Копье Судьбы - стр. 113
Оцепеневший Скворец только вздрогнул, когда кончик лезвия вскрыл ему вену. Из надреза побежала струйка крови, закапала с локтя в миску.
– Лучшую кровянку в Умани делают, у меня на родине, – мечтательно вздыхает пахан. – Она такая толстая, что крошится под ножом. Ты какую любишь, с гречкой или с перловкой? Я люблю, чтоб сало было такое, знаешь, полупроваренное, белое. Я кровяночку на сковородке обжариваю, до черноты, чтоб хрустела. Кухарь, как там сало?
– Поспевает….
– Поспевает у него. Пойду проверю, что там и как. Когда вот так наберется (Гусь показывает ногтем по краю миски), позовешь.
Шленка стоит на наре, кровь извивается струйкой, частой капелью срывается с локтевой чашечки. Теперь ты понимаешь причину животного страха, который внушает пахан сокамерникам. Психически он не человек – зверь. Почему его держат здесь, а не в психушке для маньяков?
Рука онемела, голова закружилась.
Гусь вернулся.
«Ладно, хватит, сказал он, мы пока в расчете», и туго перебинтовал Скворцу ранку.
Сергей лег на шконку. Скудное питание, жара и лишения обессилили Сергея, а тут еще вынужденное донорство, да еще в таких размерах.
Миску с кровью Гусь «поставил на факела», скрутил газеты в жгуты, обернул целлофановыми пакетами и поджег. Камера наполнилась тошнотворной вонью горелого железа и кипящей крови. Когда факела прогорели, пахан довел булькающее варево до кипения на «печке» из самодельной пружины, сунул в горячее варево палец, облизнул, добавил перца, специй, нарезанного мелкими кубиками сала. Свернувшаяся кровянка напоминала томатную пасту. Гусь ложкой намазал ее на краюху хлеба и с чавканьем сжевал.
– Хочешь попробовать? – спросил он, подходя к лежащему в прострации Скворцу.
– На, куфай!
Горбушка со слоем «гематогена» повисла над лицом.
Скворцова чуть не вырвало.
– Благодарствую, я сыт.
– Конь ссыт, – проворчал Гусь. – Кушай давай, причастись…
– Доедать за кем-то – западло…
Пахан недобро усмехнулся, доел горбушку.
– Запомни, – икнул, – ты сам отказался.
Скворца тошнило, он встал, пошел к дальняку. Что-то громко щелкнуло в ушах с резким звуком – пью! – переходящим в галактический гул, вперемешку с гомоном многих голосов. В глаза потемнело, завертелось, потолок сделал оборот и заменил собой пол.
Очнувшись, Сергей нашел себя лежащим ничком на полу камеры. Болела ушибленная скула и правый висок. На голову вылили миску воды.
Он сел, потекший, улыбаясь непослушными губами.
«Угорел малость…».
Послышалось ленивое переругивание:
«Накурили. Вот парень и спекся…»
«А ниче, пусть привыкает, не пан-барон. Тут тебе не курорт!»