Копье Лонгина. Kyrie Eleison - стр. 21

– Узнайте подробности его кампании, и вы поймёте, что именно навредило ему. Однако даже при всей своей никчёмности король Людовик стал тогда цезарем, то есть достиг своей цели, не забывайте это.

– До меня также дошли слухи, которые вы несколько минут назад подтвердили, что не далее как в прошлом месяце ваш супруг также пытался организовать свержение Беренгария и что эта попытка была пресечена в самом зародыше.

– О, вы прекрасно осведомлены об итальянских делах, государь!

– Ко мне на днях прибыл бергамский граф Гизельберт, один из активнейших помощников вашего мужа. Он поведал мне, что весь план рухнул из-за предательства в их рядах, и, несмотря на все мужество и стойкость Гизельберта, рыцаря Одельрика и вашего мужа, Беренгарий одержал верх.

Ирменгарда громко расхохоталась. Рудольф удивлённо смотрел на неё, чувствуя некоторую досаду, так как не понимал причины смеха и допускал вероятность, что где-то в своих словах допустил какую-то оплошность.

– О, великодушно простите, государь! Мой смех вызван исключительно содержанием того, что вам здесь наплёл этот мужественный рыцарь Гизельберт, этот бравый вояка Гизельберт!

– Наплёл?

– Из уст моего мужа и его слуг, уцелевших после короткой стычки, я слышала несколько иной рассказ о случившемся. Венгры Беренгария атаковали их на рассвете и застали спящими. Мой муж Адальберт, поняв, что врагов на их головы Господь наслал более, чем способны поразить их мечи, не стал надевать на себя графскую одежду, без сожаления расстался со своими драгоценностями, что были на нём, и ещё по дороге к Беренгарию был отпущен на свободу жадными венграми, которым один из наших иврейских вассалов дал за моего мужа выкуп, как за простого всадника.

– Ловко!

– Граф Одельрик действительно был чуть ли не единственным, кто до последнего сжимал в руках свой меч. Возможно, он понимал, что, будучи однажды уже уличённым в неверности Беренгарию, ему едва ли приходится рассчитывать на повторное прощение. Так оно и вышло. Император для устрашения врагов своих приказал повесить его. Господи, помилуй его душу!

– Помилуй его душу! – повторил король.

– Что касается нашего храбреца Гизельберта, то в момент, когда его приволокли связанным к императору, из одежды на нём была только короткая камиза, доходящая ему до пупка, так что всё прочее было открыто для созерцания всем желающим.

Плечи короля затряслись от смеха.

– Зато столь комичный вид пленника, вероятно, спас тому жизнь. Беренгарий посчитал, что публичное унижение стало Гизельберту достаточной платой за измену. Он собственноручно возложил на срамную фигуру графа свой плащ, дабы прекратить невежливый смех своих подданных и нелестные оценки графу со стороны собравшихся жён.