Контрольный поцелуй - стр. 9
– Могли бы подвинуться.
Мы с пареньком вжались в бортики. Распространяя запах пота, бабища умостилась и злобно проговорила:
– Развалились будто у себя дома, а человеку после работы присесть негде.
– Жрать меньше надо, – окрысился паренек, – такие, как вы, должны двойную плату за проезд вносить.
– Ах ты, гаденыш! – взвилась баба, больно пихая меня жирной рукой в перстнях.
– Жаба эфиопская, – не остался в долгу мальчишка.
Я невольно улыбнулась: ну при чем тут Эфиопия? И все же нарастающая ругань начала действовать мне на нервы, я встала и отошла поближе к двери.
На «Динамо» в противоположный конец вагона вкатилась инвалидная коляска.
– Люди добрые, – защебетал проникновенный голос, без запинки выкрикивая заученный текст, – мы сами приехали с Владивостоку, ребенка на операцию привезли по поводу параличу, кто не верит, гляньте документы. Подайте, сколько можете, на лечение. Дай бог вам счастья и здоровья вашим детям.
Я поглядела на говорившую. Толстый платок не скрывал розовощекого деревенского лица, а под потертым плащиком угадывалась складненькая девичья фигурка. Лет попрошайке от силы шестнадцать-семнадцать, и она никак не может быть матерью ребенка, дремлющего в коляске. Я присмотрелась к инвалиду. Похоже, девочка и впрямь больна. Бледное, даже синее лицо, бескровные губы, и спит каким-то неестественным сном. Ноги несчастной укутаны в застиранное байковое одеяльце, ручки с обгрызенными ногтями безжизненно покоятся на коленях.
Нищенка собрала дань и подкатила коляску к двери, прямо к моему носу. Тут поезд остановился в тоннеле. Я продолжала рассматривать больную. Примерно около восьми лет, на правой щеке довольно крупная родинка, русые волосы давно не мыты, на левой руке у запястья тонкий шрам. Какие-то странные воспоминания зашевелились в моей голове. У кого из знакомых детей тоже есть такая родинка и подобный шрам? Поезд поехал. Девочка открыла глаза, огромные, синие, и прошептала:
– Пить хочу.
– Сейчас выйдем, и попьешь, – равнодушно заметила попрошайка.
Параличная закрыла глаза, состав встал на станции «Аэропорт». Коляска с грохотом выкатилась на платформу. Больная повернула голову, вновь раскрыла глаза, встретилась со мной взглядом и внезапно закричала. Состав уносил меня дальше, но я словно провалилась в обморок.
Боже мой, нет, неправда! Парализованная в коляске – это же Наденька Артамонова, пропавшая дочь Лиды. У нее крупная родинка на лице, а шрам заработала, когда порезала в пять лет руку, разбив стакан. Бежала и упала прямо на осколки… Ребенок узнал меня, а я ее нет, потому что Наденька, всегда веселая, подвижная хохотушка и болтушка, совершенно не походила сама на себя. Такой тихой и обреченной не видела ее никогда!