Контракт стервы - стр. 36
Уваров сам толкнул дочь в эти грязные разборки, так почему бы и мне не воспользоваться случаем? В конце концов, я не святой, чтобы отвергнуть столь ценное подношение, даже если оно сделано Сатаной.
Глава 7
Фрэнки
Задание на среду, 2 декабря:
Пойти на благотворительный прием «Дола» и со сцены сказать, что мероприятие скучное и призвано обобрать добрых людей, а собранные средства пропадут в карманах организаторов, как обычно. Выплеснуть на главного организатора – М.Е. – бокал красного вина прилюдно.
До вечернего приема оставалась еще уйма времени, и я с удовольствием поехала на учебу. Роберта увидеть не получилось: он ушел в школу очень рано, хотя обычно опаздывал. Связана ли его поспешность с присутствием Юли на вчерашнем ужине? Неизвестно. Но позвонить Боре и спросить, делилась ли с ним сестра наблюдениями, я не могла: извиниться перед другом не получится, и выйдет форменное издевательство, а не разговор.
А еще ночной сон о Максиме преследовал откровенными образами. Тоже издевательство. Поспать спокойно уже нельзя!
В растрепанных чувствах я приехала в универ, на проспект Вернадского, запарковав Афелия рядом со спортивной красной тачкой, которая принадлежала моей подруге Свете. Шлем и куртку я оставила в гардеробе, думая о своем и ни с кем не здороваясь.
Первым, кого я встретила, попав в «отсек» своего факультета, оказался Виталий Иванович, преподаватель, заведующий кафедрой и по совместительству тот самый поэт, глава фонда.
Я резко затормозила и скрылась в первой попавшейся комнате, едва не сбив с ног лаборантку; приложила палец ко рту, умоляя молчать. Добрая женщина осуждающе покачала головой, но не выдала.
Виталий Иванович звучным голосом поздоровался с коллегой в коридоре и прошел мимо. Уф-ф. Пронесло. Что ему сказать при встрече, я пока не решила.
– Зачёт прогуляла? – с понимаем спросила лаборантка.
– Если бы… – вспомнив, что нельзя говорить «спасибо», я промямлила: – Холодрыга у вас тут. Бр-р! – Я передернула плечами и открыла в смартфоне фотку с расписанием зачётов, чтобы уточнить аудиторию.
Но сосредоточиться не получалось, потому что мысли возвращались к поцелую Максима. Совесть постепенно проникала в поры и начинала скручивать в узел. Да, я ненавидела Егеря всю жизнь… Но что я о нем знала? Ничего. Его образ был создан отцом и чужим мнением, составлен из обрывочных светских хроник. В этого «картонного» Максима Езерского я искренне верила, такая уж я была – доверчивая.
Но одно дело – ненавидеть «Дол», а другое – помогать отцу в рейдерском захвате. Зачем? Разве смогу я жить, продав и совесть, и достоинство за наследство?