Константин Леонтьев - стр. 96
Действительно, Леонтьев ценил не только женскую, но и мужскую красоту, – это видно из его литературных описаний. Что это? Крайний эстетизм, позволяющий любоваться буквально всем – даже бронзовой пуговицей на сюртуке, или приверженность «Афродите небесной», любви мужчины к мужчине, которой отдавали свою дань Фидий и Платон? Не знаю. Тут исследователь вступает на зыбкую почву предположений и догадок.
Потому мнение Розанова о женитьбе Леонтьева я, конечно, приведу, но позволю себе не принимать его на веру безоговорочно. Вот что писал Василий Васильевич по поводу свадьбы Леонтьева: «А грехи его – тяжкие, преступные грехи – да простит ему милосердный Бог наш; а главное – да простит ему его великую вину перед женой, неискупимую страшную. Вот в том, что будучи таковым, он все-таки женился и сделал несчастною неповинную женщину – его тягчайшая вина; верно он думал исцелиться ею, но не исцелел, а другую погубил»[197].
Если Леонтьев хотел «исцелиться», то повел он себя странно: женившись на Лизе, он оставил жену в Крыму и вернулся осенью в Петербург один. Малограмотная Лиза, конечно, не была ему ровней ни в каком отношении, их брак – продлившийся до самой смерти Леонтьева – стал трагическим для обоих. «Только тогда легко жить с человеком, когда не считаешь ни себя выше, лучше его, ни его выше и лучше себя», – рассуждал Лев Толстой. С Лизой у Леонтьева ситуация была совсем не подходящей под этот толстовский рецепт семейного счастья.
Впрочем, в браке Леонтьев никогда и не искал интеллектуального единения, «обмена идей». В лучшем случае – дружбы, которую он понимал как свободу супругов жить так, как им нравится. Еще в письме к матери из крымского Тамака, рассказывая о сватовстве к Маше Кушниковой, он описывал свое представление о семейной жизни: «крепкая дружба, немного чувственных радостей…, взаимное уважение и общие планы при полной откровенности, – вот что я хотел бы найти в женщине, чтобы быть ее мужем. – Небольшая ссора раз в месяц меня бы не обескуражила»[198]. С простодушной Лизой, в отличие от умной и светской мадемуазель Кушниковой, даже «общих планов» быть не могло, хотя «чувственные радости», несомненно, имели больше веса.
В одном из своих поздних романов Леонтьев описывал схожую ситуацию. Его герой, Матвеев, тоже оставил возлюбленную в Крыму (в облик этой героини автор вложил черты не только Лизы Политовой, но и другой своей любовницы – неграмотной молдаванки Лины из Стамбула) и тоже спустя несколько лет вернулся туда. Но, хотя сердце его забилось при виде гор, моря, белых домиков на берегу, оставленная девушка показалась ему изменившейся, не такой, как он рисовал ее в своем воображении. «Матвееву жениться вовсе не хотелось»