Константин Циолковский. Будущее земли и человечества - стр. 11
Медленно льется жидкость на Луне!..
Вода в графине успокоилась, а в стакане продолжает безжизненно волноваться – и чем дольше, тем слабее.
Остаток воды в стакане обратился в лед, но и лед испаряется и уменьшается в массе.
Как-то мы теперь пообедаем?
Хлеб и другую, более или менее твердую пищу можно было есть свободно, хотя она быстро сохла в незакрытом герметически ящике: хлеб быстро обратился в камень, фрукты съежились и также сделались довольно тверды. Впрочем, их кожица все еще удерживала влажность.
– Ох, эта привычка кушать горячее! Как с нею быть? Ведь здесь нельзя развести огонь: ни дрова, ни уголь, ни даже спички не горят!
– Не употребить ли в дело Солнце?.. Пекут же яйца в раскаленном песке Сахары!..
И горшки, и кастрюли, и другие сосуды мы переделали так, чтобы крышки их плотно и крепко прикрывались. Все было наполнено чем следует, по правилам кулинарного искусства, и выставлено на солнечное место в одну кучу. Затем мы собрали все бывшие в доме зеркала и поставили их таким образом, чтобы отраженный от них солнечный свет падал на горшки и кастрюли.
Не прошло и часа, как мы могли уже есть хорошо сварившиеся и изжаренные кушанья.
Да что говорить!.. Вы слыхали про Мушо? Его усовершенствованная солнечная стряпня была далеко позади!.. Похвальба, хвастовство? Как хотите… Можете объяснить эти самонадеянные слова нашим волчьим аппетитом, при котором всякая гадость должна была казаться прелестью.
Одно было нехорошо: надо было спешить. Признаюсь, мы не раз-таки давились и захлебывались. Это станет понятно, если я скажу, что суп кипел и охлаждался не только в тарелках, но даже и в наших горлах, пищеводах и желудках; чуть зазевался – глядишь: вместо супа кусок льда…
Удивительно, как это целы наши желудки! Давление пара порядком-таки их растягивало…
Во всяком случае, мы были сыты и довольно покойны. Мы не понимали, как мы живем без воздуха, каким образом мы сами, наш дом, двор, сад и запасы пищи и питья в погребах и амбарах перенесены с Земли на Луну. На нас нападало даже сомнение. И мы думали: не сон ли это, не мечта ли, не наваждение ли бесовское? И за всем тем мы привыкли к своему положению и относились к нему отчасти с любопытством, отчасти равнодушно: необъяснимое нас не удивляло, а опасность умереть с голоду одинокими и несчастными нам даже не приходила на мысль.
Чем объясняется такой невозможный оптимизм, вы это узнаете из развязки наших похождений.
Прогуляться бы после еды… Спать много я не решаюсь: боюсь удара.
Увлекаю и приятеля.
Мы – на обширном дворе, в центре которого возвышается гимнастика, а по краям – забор и службы.