Конкистадор - стр. 7
Получив отказ от мелкой пешки, партия вознегодовала. Отца решили устранить, но не как-нибудь, а способом чрезвычайно жестоким. В числе родственников упомянутого герцога был великий инквизитор. Однажды в дом моей матери ворвались несколько монахов, избили её и увезли в столицу. Там несчастная женщина узнала, что её муж арестован по подозрению в заговоре против Его Величества. Поговаривали, будто он даже прибегал к помощи магии. Нашлись и доказательства: какая-то несчастная, приговорённая к аутодафе, подписалась под выбитым из её уст признанием, что якобы граф де Веласкес просил её договориться с Дьяволом об умерщвлении короля. Мне стало также известно имя монаха, проявлявшего жестокость по отношению к моим родителям – некто Эспиноса.
О, Испания! Сколько испытаний ты перенесла по вине душевнобольных фанатиков, облачённых в рясы и клобуки! В своих фантазиях они доходят даже до того, что признают чтение Библии греховным…
Спрашивается: если даже допустить, что человек в чём-то виновен, при чём здесь его семья? О, на сей вопрос у служителей Господа тоже есть ответ, сформулированный в строгих библейских традициях: «до пятого колена…» И так далее. Вам следует понять, что мне нелегко освещать эту тему подробно, но полагаю, что и без того достаточно понятно, чем всё закончилось. Отца приговорили к высшей мере наказания, а мать, не выдержав пыток, скончалась в одной из многочисленных подземных камер собора Сант-Яго.
Дирекция школы, не различив во мне «врага престола и церкви», на всякий случай всё же вытурила меня из заведения, и мне пришлось возвращаться домой. В те дни мне едва исполнилось четырнадцать лет. По странному стечению обстоятельств меня не преследовали, хотя я чувствовал себя настолько обиженным, что сам готов был заключить сделку со всевозможными силами ради отмщения не только за мать и отца, но и за поруганную честь. По столь же странной случайности шкатулка, в которой хранились кое-какие драгоценности матери, оказалась нетронутой, как и секретер отца, в котором я нашёл несколько десятков песо де оро. На эти средства я и жил в течение месяцев пяти, пока не утихла шумиха вокруг моей фамилии. А потом мне подвернулась возможность зарабатывать на жизнь и… первая и единственная в моей жизни любовь.
Следует заметить, что в квартале многие меня жалели, ведь всякий здравомыслящий человек понимал, что «участие в заговоре», «занятия магией» и прочее – не более, чем бредни. Но никто не отваживался сочувствовать мне открыто, поскольку обыкновенно после расправы с «врагами престола и церкви» инквизиторы добирались не только к «детям врагов», но и к «друзьям врагов» и «друзьям детей врагов». Тем не менее, нашёлся один купец, у которого возникла такая необходимость в секретаре, что он решился принять меня на службу. А чего удивляться: я умел читать, писать, знал математику, языки – испанский, португальский, французский и, конечно, латынь, – мог вести переписку и заниматься многим другим. Несмотря на свои четырнадцать лет, я выглядел на все семнадцать, отличался некоторой благовидностью и силой, так что при случае мог заменить телохранителя. Мой хозяин, господин Мигель Хуарес, отличался внимательностью, аккуратностью, добротой, как это характерно для людей, многое повидавших на своём веку. Кроме того, в своё время он много путешествовал. Ещё в молодости он побывал в Африке, где заразился какой-то тропической хворью, которая напоминала о себе даже спустя многие годы. Сеньор Хуарес сколотил состояние на перевозках в Испанию различных пряностей. Отойдя от дел, он обзавёлся семьёй и, по мере надобности, врачевал некоторые болезни тем, кто к нему обращался. Не зря утверждали древние, что длительные путешествия – первый шаг на пути к мудрости. Этот человек не только побывал в Африке, но и познакомился с многими народами, её населяющими; он прожил три года в Индии, изучая в свободное время её обычаи и медицину, успел принять участие в одном из плаваний Колумба в Вест-Индию, объездил почти все европейские страны. Чего он только не знал! Едва переступив порог его дома, я привязался к этому удивительному человеку крепче, нежели к родному отцу, – настолько сразили меня его знания и манеры. С этого дня для меня началось самое счастливое время, о котором я до сих пор вспоминаю с величайшим упоением. И сожалением, ибо оно ушло в небытие очень скоро и необратимо.