Конго Реквием - стр. 86
На самом деле в ту ночь ему пришла в голову худшая идея в его жизни.
Мишель де Пернек. Истинный посланник ада.
– Ciascuno pensi ed operi a suo talento: e anche la morte non mancherà di fare a suo modo.
«Пусть каждый думает и действует на свой лад: смерть не преминет поступить так же». Лоик узнал цитату из Джакомо Леопарди, поэта из Реканати. Это высказывался один из директоров Монтефиори – иными словами, «полковник», – стоя за небольшой кафедрой рядом с фамильным склепом.
Оратор начал свою речь с этой цитаты, дабы подчеркнуть, что покойный всю свою жизнь был «свободным человеком» – читай: плевал на мораль, закон, гуманность и прочие ценности, которые могли бы ему помешать побеждать других, причем к «другим» относились все. Великий Джованни всегда считал себя выше закона. Лоик был знаком с творчеством Леопарди. То, что этого исключительного по доброте и чувствительности поэта цитировали в подобном контексте, было потрясающей бессмыслицей – или же лицемерным присвоением интеллектуальной собственности. Но в конце концов, у края могилы какое значение могла иметь еще одна ложь?
Часовая служба в соборе Сан-Миньято аль Монте сильно притупила восприимчивость присутствующих. А потом пришлось сражаться с журналистами, чтобы добраться до машин. Тем же утром первые полосы ежедневных изданий выдавали самую противоречивую информацию и самые причудливые гипотезы относительно смерти Кондотьера. Ни семья, ни полиция не произнесли ни слова.
И по простой причине: никто ничего не знал.
Несмотря на свое состояние (у него распухло горло и заложило нос), Лоик оценил красоту сцены. Монтефиори построил на кладбище Аллори склеп из черного гользинского мрамора в стиле ренессанса, чьи чистые линии напоминали первые шедевры Брунеллески. Жестянщик всегда принимал себя за одного из Медичи. Он открывал собой усыпальницу: предки графини были захоронены в крипте флорентийского дворца, а прародители самого Монтефиори – где-то на заброшенных пустырях.
Зимнее солнце дало свое благословение церемонии. Утренние лучи напоминали золотистый елей, которым смазывают лоб больного «во имя Господа». Все были одеты в темное, что придавало торжественности и однородности собранию, изначально и того и другого лишенному. Рядом со старыми мафиози с их кричащей элегантностью, выставляющими напоказ своих дам лет на тридцать-сорок моложе, стояли совсем иные пары, аристократические, являющие собой куда более изысканное равновесие. Лоик особенно восхищался женами, которым перевалило за шестьдесят: они крепко держались, сумев стать незаменимыми или устрашающими, чтобы до конца пройти путь рука об руку со своими мужьями – крепкими орешками…