Конфетки, бараночки… - стр. 20
Длинными холеными пальцами Перекатов потеребил матерчатую салфетку, нежно погладил перстень-печатку на безымянном пальце левой руки, и улыбнувшись, положил мне на тарелочку самый большой и оранжевый рыжик с общего блюда.
Потом мы выпили по рюмочке коньяка и закусили котлеткой. Дальше беседа несколько стихла, зато вилочки зазвякали громче. В белой пузатой супнице дымилась уха из красной рыбы. Рядом с горкой черного хлеба поблескивали мокрыми боками пупырчатые соленые огурцы на смородиновых листьях. Купец Артамонов то и дело промокал красным платком вспотевший лоб и уплетал разваренную перловку с белыми грибами. Постился изо всех сил, аж за ушами трещало.
Маменька Бабушкина и Акулина Гавриловна шептались, хихикая и перемигиваясь, наверно, обсуждали приданое в случае благоприятного исхода сватовства. Ляпунова задумчиво косилась на зардевшегося Макара Лукьяныча, опускала реснички и кусала губки, прикидывая бюджет супружеской жизни.
Сам жених, вытянув губы трубочкой, осторожно дул на уху и с музыкальным свистом втягивал в себя ароматный бульончик. Потом закрывал глаза, полностью переходя во власть приятных ощущений. Такой же гурман, как Ольга Карповна. Но ведь она старше его лет на девять. Неужели ради курочек и огурчиков готов связать судьбу с замоскворецкой вдовой? Его собственные большие капиталы только на словах?
И непонятно, понравился ли Бабушкин самой Ляпуновой. Ну, да после посплетничаем…
Званый ужин получился на славу. Но, к сожалению, мне так и не удалось узнать вероятное местонахождение дедушки. Купец Григорий Артамонов не видел его более полугода.
Глава 6. За покупками и в трактир
В семь часов утра, если верить часам с кукушкой, меня разбудило старческое кряхтение за стеной и жалобы на остывшую печь. Потом по коридору зашаркали тяжелые шаги Федора, и скоро в моей спальне тоже стало гораздо теплее.
В девять часов мы собрались в гостиной на чай с калачами и сливками, а дальше, под благословение Пелагеи Ивановны и ленивые напутствия Ольги Карповны дребезжащая пролетка (железные ободы на колесах вместо резиновых) понесла меня к мосту, чтобы на другой стороне реки встретиться с господином Перекатовым.
Я не ошиблась, выбрав Сергея Петровича гидом и компаньоном в моей первой поездке по мартовской Москве. Его шутливые замечания сглаживали унылое впечатление от рытвин и колдобин на мостовой – улицы были полны раскисшего грязного снега в лепешках конского навоза, над которыми весело гомонили воробьи. Весенняя Москва показалась мне деревянной, низкорослой, сырой.
Кругом носились экипажи и такие же открытые коляски, как наша, бородатые кучера покрикивали и свистели кнутами. Народ был одет пестро и разнообразно, нищие в лохмотьях просили милостыню, чиновники в фуражках спешили на службу, чумазые мальчишки – подмастерья в ломаных картузиках сновали с корзинками и мешками, как челноки, крестьяне в лаптях, купцы в чуйках – кого только не было!