Конец сказки - стр. 34
– Да в том-то и дело, что знаю! – рявкнул архиерей. – Как облупленного знаю! Потому и пекусь о тебе! Добра тебе желаю, неслух! Чтоб тебя, окаянного, Господь-то простил, нужно, чтоб ты сам вначале в грехах покаялся!
– Да ты, владыко, просто скажи, что мне сказать, я тебе это и скажу! – взмолился Иван.
– Тьфу! – сплюнул отец Онуфрий. – Трудно мне с тобой, Ваня, вот видит бог. Ни с кем так не трудно, как с тобой. Но ладно уж, бог с тобой. Верю, что непростительных грехов ты не свершал, а мелкие я тебе отпущу. И епитимью тебе дам.
– Благодарствую, батюшка, – протянул руку Иван.
– Тебе чего? – уставился в его ладонь архиерей.
– Давай, чего.
– Что давать?
– Епитимью.
– Тьфу, дурак. Епитимья тебе легкая будет – «Отче наш» каждый день читай. С утра трижды, после обеда трижды и перед сном трижды. И так три седмицы.
Иван начал считать, загибая пальцы. Сбивался, начинал сызнова.
– Три, три да три… – бормотал он. – Батюшка, а это зачем вообще?
– Это как зачем? – нахмурился архиерей. – Ты вообще-то в Христа-Спасителя веруешь, Иван?!
– Ну да.
– Ну а вера без молитвы праздна и даже мертва. Усвой сие.
– Ну так я ж ничего, я не того… Только так много-то зачем? Если б мне какой охламон стал бы вот так каждый день по три, да три, да еще три раза в уши одно и то же бубнить – так я б знаешь как осерчал!
– То ты, – наставительно сказал отец Онуфрий. – А Господу наши воззвания всегда приятны.
– Ну а тогда зачем только по три? Давай я по пять раз лучше буду – мне трудно, что ли? Давай я вот сейчас засяду, да все зараз ему и пробубню. Ты мне только на бумажке слова напиши… а, хотя погодь, у меня же молитвослов есть…
– Ты глупый совсем, чадо?! – аж глаза выпучил архиерей. – Ты считаешь, что если пять молитв вместо трех прочтешь, то Богу угодишь?! Ты с кем торгуешься?! Богу не количество нужно, а искренность! Иногда лучше уж вообще просто перекреститься, но чтобы от всего сердца!
– Искренность?.. – наморщил лоб Иван. – А можно мне тогда вообще не молиться, раз так? Невмоготу, батюшка.
Отец Онуфрий насупился, вздохнул и дал княжичу оплеуху.
– Ты что городишь, окаянный? – почти ласково спросил он. – Я же тебя святым крестом охерачу.
После этого Иван нахохлился и замолк. Слишком сложны были ему архиреевы словеса. Никогда он не мог полностью взять в толк – чего владыко от него хочет?
По счастью, тут они подошли к княжьему терему, и архиерей оставил Ивана в покое. Ибо на крыльцо как раз вступал косматый седой старик – в белой рубахе, с цепью на груди.
Всегнев Радонежич, старший волхв Даждьбога.
– Что-то пахнет здесь чем-то нехорошим, – поморщился отец Онуфрий, подчеркнуто не глядя на волхва. – Откуда бы это?