Конец и вновь начало - стр. 17
Есть еще одно определение – лингвистико-социальное. «Все люди говорят на каких-то языках, и поэтому, – сказал мне член-корреспондент АН СССР А. А. Фрейман, – французы – это те, которые говорят по-французски, англичане – те, которые говорят по-английски, персы – те, кто говорит по-персидски, и т. д.».
«Прекрасно, – сказал я ему, – а вот моя собственная родная мама в детстве до 6 лет говорила по-французски, а по-русски научилась говорить уже потом, когда пошла в школу и стала играть с девочками на царскосельских улицах. Правда, после этого она стала русским поэтом, а не французским. Так была ли она француженкой до 6 лет?»
«Это индивидуальный случай», – быстро нашелся ученый-академик.
«Ладно, – говорю я ему, – ирландцы в течение 200 лет, забыв свой язык, говорили по-английски, но потом восстали, отделились от Англии и крови не пожалели на это отделение – ни своей, ни чужой. Если по-вашему судить, то эти 200 лет они были настоящими англичанами?»
«Я знал, что вы этот пример приведете, а еще?»
Тут я ему привел десяток примеров и задал еще такой вопрос: «Вы же сами в Средней Азии бывали, вы же великолепно знаете, что жители Бухары и Самарканда с одинаковой легкостью говорят на трех языках – на таджикском, узбекском и русском. Русский нужен для школы, и они говорят по-русски, как мы с вами. Таджикский и узбекский – это языки базаров. При всем этом они ничуть не путают, кто узбек, а кто таджик, хотя в паспортах могут записаться таджиками, будучи узбеками, и наоборот. И даже про одного моего знакомого, который, будучи самаркандским таджиком, записался узбеком, другие таджики говорили: „Миллат фуруш“ – продавший свой народ или изменник своего народа. А записывались они так, потому что узбекскими националистами был пущен слух, что тот, кто запишется таджиком, будет выселен из городов в горы. И все записались узбеками. Хотя в принципе – какая разница, как записаться? Ведь знакомый-то мой не стал узбеком».
Итак, что есть разные этносы – все знают. Этносы – это французы, немцы, папуасы, масаи, эллины, персы. Но на вопрос: «Что же это такое?» – ответа толкового не было. И я его сразу дать не могу. Если бы я мог это сразу сделать, я ограничился бы небольшой статьей, а не предложил бы вниманию читателя книгу.
Поставим и другой вопрос: имеет ли проблема этноса практическое значение? В бытовых случаях мы не путаемся. Если к нам, допустим, приедет английский ученый, мы сразу видим, что это человек иной, чем мы: хоть он и говорит по-русски, но не по-нашему, и костюм он носит по-иному. Но в тех случаях, когда эти внешние различия скрадываются, возникает сомнение в значении этнической принадлежности.