Конец Хитрова рынка - стр. 32
Потеряв след – а с Трефом это случалось частенько, – пес лениво вякал, зевал и преспокойно усаживался у ног хозяина. А когда клиент начинал волноваться, вмешивался Ерохин. «Постыдились бы, – говорил он осуждающе. – Старый мир гибнет, а вы за побитый молью салоп держитесь. Пошли, Треф!»
Иногда все-таки украденное находили, и тогда гордости моего шефа не было предела.
– Революция начисто смела родословную аристократов, но никто не уничтожит родословную собак, – глубокомысленно морщил он лоб. – У собак родословная – это все: нюх, красота, понятливость, благородство. Я предков Трефа до пятого колена знаю – чистейшей воды аристократы! – И в порыве любви к своему помощнику Ерохин просил: – Дай, дружище, лапу!
Треф смотрел на шефа и нехотя протягивал лапу. Честное слово, в этом жесте действительно было что-то благородное!
Учиться у такого специалиста, как Ерохин, было нечему. Я пробовал читать книги, на которых стояли штампы сыскного отделения департамента полиции, орлы на обложках и надпись: «Для внутрислужебного употребления».
Но большая часть сведений, сообщавшихся в них, касалась преступлений, никем в те годы не совершаемых: «Расследование дел о подлогах векселей…», «Мошенничество путем объявления себя банкротом…», «Убийство с целью завладения наследством…».
А мне приходилось отыскивать следы украденного комода, который – как наверняка знали и я, и потерпевший – уже горел в чьей-нибудь буржуйке; утешать женщину, оплакивающую пропавшее пальто, – его сняли с вешалки в передней; определять, кто из соседей мог бы стащить и продать редкую по своей ценности в те времена вещь – водопроводный кран.
Как-то в переулке у Пречистенки, куда я прибыл по вызову, маленькая худенькая старушка объяснила мне, что украден самовар.
Я составил подробный протокол осмотра места происшествия, говорил с соседями. А старушка все ходила за мной и вспоминала, как с этим самоваром она ездила с покойным мужем по воскресеньям на Воробьевы горы и там они всей семьей пили чай прямо на травке.
Надоела она мне весьма основательно. В конце концов я не выдержал и заговорил словами своего шефа:
– Постыдились бы о самоваре голосить! Люди на фронте жизнь отдают.
– Не твой… – ехидно выдохнула старушка. – Не твой, так тебе и дела нет. А был бы твой, небось пол-улицы в участок поволок бы.
Я разозлился и, на свою беду, вспомнил папиного любимца – пузатый тульский самовар с толстыми медными медалями вокруг трубы, который пылился в чулане.
– Не нужно лишних разговоров, гражданка. Если желаете, можете взять мой самовар. Не жалко.