Конец цепи - стр. 49
Черт.
Вильям постарался избавиться от этих мыслей.
Начать сначала. Посмотреть все вместе, получить представление об объеме, прикинуть, какую информацию он в состоянии вытащить из висевших перед ним бумаг.
Встал перед всеми распечатками. Пошел от конца к началу, начиная со стены с клинописью.
Она ему ничего не сказала, но он, естественно, и не ожидал иного. Это с таким же успехом могла быть стена детских рисунков, ничего не значащих бессмысленных штрихов, но сейчас все явно обстояло совсем иначе. Наоборот, они оказались настолько важными, что все нации мира посчитали необходимым создать целую организацию только ради них. И кем он был, чтобы возразить?
С расстояния нескольких шагов тексты выглядели как длинные непрерывные последовательности, сторона к стороне, но с близкого расстояния он увидел, что каждая распечатанная страница ограничена тонкой рамкой, словно представляла собой единый модуль, отдельный кусочек большой мозаики из страниц формата А4, висевшей вдоль стены и составлявшей общий текст.
А каждая страница представляла собой собственную матрицу, с пикселированной частью послания.
Двадцать три пикселя в ширину. Семьдесят три в высоту.
Всего 1679 пикселей, составлявших одну сточку шумерских черточек и символов, которые уж точно не сказали ему ничего.
Так, ладно.
На соседней стене висели все бумаги с цифрами, и сейчас он встал перед ними.
На каждом листе находилось два поля цифр. На верхней половине они были напечатаны черным цветом, а на нижней красным, край к краю и без промежутков. Латинские буквы С и Р объясняли ему, о чем идет речь.
Черный текст был С. Зашифрованным кодом, который они перехватили.
А красный – Р. Текстом, полученным в результате расшифровки. Цифрами, которые они, в свою очередь, далее истолковали как клинописные картинки, распечатки которых занимали соседнюю стену.
Пока все выглядело в порядке вещей.
Но его удивило, что все последовательности состояли из четырех цифр.
Вильям не заметил этого, когда они проносились мимо него на стенах в большом зале, где состоялась встреча с Франкеном, но, подумав, понял, что, пожалуй, так все и обстоит.
Из четырех.
А не из двух, как обычные цифровые последовательности с нулями и единицами. Не из десяти, как в обычной старой всеми уважаемой системе исчисления, которой каждый учился с первого дня, когда переставал пускать слюни и мог сидеть прямо. Последовательности перед ним состояли из цифр от нуля до трех.
Четырехзначная основа.
Здесь не было ничего революционного. Он, естественно, сталкивался с подобным раньше, но только в теории, в качестве анекдотической идеи, примера того, как система исчисления выглядела бы на основе самого разного количества знаков. Программисты использовали шестнадцать. Вавилоняне – шестьдесят. Но кому во всем мире могло прийти в голову использовать четыре? И почему? Это удивило Вильяма просто-напросто как факт, когда он столкнулся с ним.