Кондотьер: Ливонский принц. Король. Потом и кровью - стр. 123
Жрали как поросята бояре. Все улетало вмиг. Вот только что лежал на блюде осетр – оп! И уже один остов. Был поросенок – и одни косточки. От лебедя – только перья. Время такое было – голодное. Бывало, досыта не ел никто, даже бояре. Вот и старались, наверстывали некогда упущенное. А уж хмельное-то лилось рекой. И свое – ягодные квасы, стоялый медок, бражица. И привозное: вино фряжское (бургундское), вино токайское – угорское, вино рейнское (мозельское). И еще куренное вино. Хлебное, двойной перегонки, не какая-нибудь там «корчма»-перевар, – настоящая водочка! Только что с ледника, «со слезою»! После холодца с хреном. Да под огурчик. Под грибочек соленый. Во здравие батюшки царя!
Сам того не заметив, укушался Арцыбашев на пару с Шуйским (другие, впрочем, тоже ничуть не лучше стали). Языки развязались, по углам скабрезные шутки да анекдоты пошли. Гусляры музыку погромче грянули… да тут же и перестали. Оборвались резко – сам государь рукою махнул. Кое-кто из гостей едва костью не подавился. У многих – кусок в горле застрял. А ну-тко – что грозный царь удумал? Вдруг да кого велит сейчас – в пыточную? Жечь, бить кнутом, кожу драть, сажать на кол…
Ухмыльнулся Иван Васильевич, скривил тонкие губы. К бороде капустина пристала – того царь не замечал, на Магнуса глянул.
– Ах, друже, невестушку-то свою вновь нареченную не раздумал ли посмотреть? Позвать ли? Ждет ведь Маша, пока мы тут пируем.
Ждет. Вообще на московских пирах женщин не было – не принято было. Мужики с мужиками гулеванили, бабы с бабами, если мужья позволяли. Даже бояре. Даже сам царь. Все. Женщины только к столу выходили – приветствовать дорогих гостей да пригубить чарочку, а кого и поцеловать в губы – то гостю от хозяина честь великая. Царь Иван Васильевич ныне не женат был. Боярышню Марфу Васильевну Собакину («Марфа Васильевна я!») не так давно отравили, на Анне Колтовской еще не женился. Так что холостой был. Точнее вдовец. Многократный.
Потому и не появлялись на пиру женщины, одна только вот – Маша. Вплыла, как истинная царевна – в длинных парчовых одеждах, в красных сапожках на небольших каблучках. Вся из себя дородная – или просто одежек много – рукава до полу стелются, волосы убраны под убрус. А тот весь самоцветами усыпан! Разными там смарагдами-изумрудами, жемчугом.
Честно сказать, Магнус юную свою невестушку не узнал. Хотя видел ведь, видел! Но Маша тогда на мальчика походила, а сейчас… Просто по моде женской московской оделась, накрасилась… А макияж в те времена был – будьте-нате, умереть не встать! Наштукатурена невеста белилами – лица не видно. Поверх штукатурки – румяна. Щеки ярко-красные нарисованы, сурьмой подведены брови. Как в старом детском фильме «Морозко» – «королевна»! Этак любую можно накрасить – пока мордочку не отмоешь, не узнаешь ни за что! Черты лица просто не разглядишь. Да-а-а…