Конь в кармане. Лирическая культурология - стр. 21
Чтобы одна реальность сменила другую, новые метафоры должны объединиться с властью, которая берет их на вооружение, ими вдохновляется, пытается их овеществить, претворить в социальную ткань. Похоже, что это и происходит сегодня, когда консервативная революция 90-х, расправившись с либеральной революцией 60-х, завладела ее наследством.
Видимо, этим объясняется парадоксальный и судьбоносный переворот 1994 года в Вашингтоне. С одной стороны, к власти в конгрессе пришли ярые критики контркультуры. Но с другой стороны, возглавивший консервативный переворот спикер конгресса Ньют Гингрич выдвинул грандиозную футурологическую программу в духе рожденной в те же 60-е органической парадигмы.
К концу XX века, считает Гингрич, Америка попала в ту же ситуацию, в которой она была накануне своей революции. Тогда ей предстояло перейти из аграрного общества в индустриальное, сейчас страна должна совершить скачок в информационный век. Только совершив структурные технологические, политические, а главное, психологические, ментальные преобразования, Америка сможет удержаться на гребне потока постиндустриальных перемен, уже омывающего земной шар.
Эта радикальная программа опирается на концепцию футуролога Олвина Тоффлера[13], который, несмотря на старинную дружбу с Гингричем, вовсе не разделяет мечту республиканцев о возвращении в старую добрую Америку 50-х. Он вообще не верит в политику. «Президент кричит в трубку, – пишет Тоффлер, – но на другом конце никого нет». Политики – о чем говорит любая газета – утрачивают способность управлять жизнью, которая стала слишком сложной. Старая политическая система не справляется с «квантовыми эффектами» планетарной цивилизации. Мы не знаем наверняка, чем аукнется то или иное решение. Причинно-следственная связь стала гротескной, ибо ничтожные причины рождают грандиозные последствия – ошибка невыспавшегося оператора привела к чернобыльской катастрофе.
Демократическое общество опиралось на образ составленной из аккуратных кирпичиков-избирателей пирамиды. Но постиндустриальный мир предлагает иную метафору – паутину. Чтобы научиться ею пользоваться, мы должны принять неизбежные перемены.
«Индуст-реальность» – по каламбурному термину Тоффлера – собиралась из отдельных деталей, как автомобиль на конвейерах Форда. Соответственно и все ее элементы должны были быть стандартными, взаимозаменяемыми, как сталинские «винтики». Продукт массового общества, созданная массами и для масс, она обоготворила фабрику. Но в центре постиндустриальной цивилизации уже производство не вещей, а информации, поэтому собственно на «фабрике» сегодня работает лишь десятая часть американцев.