Конь в кармане. Лирическая культурология - стр. 12
Бесспорность этого тезиса привела нас всех, включая и тех, кто об этом не подозревает, на край мировоззренческой бездны. В регулярном мире Ньютона человеку было спокойно, как кукушке в часах. Но стоило лишь как следует оглядеться, выяснилось, что большая часть окружающего – от погоды и биржи до политики и истории – находится, как говорят теперь ученые, за «горизонтом предсказуемости». Нас выпихнули на волю, где может произойти все что угодно.
Кукушка без часов
Смена вех – это смена реальностей. Создают реальность метафоры. Как любые слова, образы, мысли, они хоть и кажутся нематериальными, обладают громадным энергетическим потенциалом. Юнг говорил, что такая неосязаемая субстанция, как коммунизм, убила больше людей, чем вполне материальный возбудитель «черной чумы», уничтоживший половину средневековой Европы.
Каждая эпоха выбирает себе свои излюбленные метафоры, на которые опирается ее реальность.
С XIX века огромным влиянием пользовались, например, архитектурные метафоры, которыми, среди прочих, оперировал и Карл Маркс. Не тонкости политэкономии, а как раз их образная мощь и привела миллионы к марксизму.
Общество у Маркса – дом. Оно не состоит из нас и не растет в нас, а нами строится. Сперва – базис, фундамент. Это – экономика, производственные отношения, потом – надстройка, то есть идеология, культура, искусство, мораль. Но если общество – дом, то его всегда можно снести и построить заново. Дом нуждается в ремонте, иногда в капитальном, иногда в косметическом. Перестройка, кстати сказать, – последняя в ряду архитектурных метафор.
Начиная с 60-х годов стали появляться другие метафоры. Видимо, в этом и был подлинный смысл духовных да и политических потрясений бурного десятилетия. Результатом многочисленных революций 60-х – социальной, религиозной, молодежной, сексуальной, психоделической – стала новая постклассическая, постиндустриальная, постмодернистская парадигма, основанная на органических метафорах.
Тут мир уже не составлялся из картезианских кубиков, а рос, как растение или животное. На место механистического приходит экологический принцип системности, взаимосвязанности. Мертвый мир науки тут оживает. Если центральным образом ньютонианской космологии был «первый толчок»: кто-то завел часы или пустил в ход мотор универсума, то «сегодняшняя» расширяющаяся вселенная растет, как живая.
Если мир похож на часы, то его можно разобрать и собрать заново. Но с человеком, или даже амебой, такое уже не получается: разобрать – сколько угодно, собрать – ни за что. Когда части соединяются вместе, к ним должно присоединиться еще нечто таинственное – жизнь.