Комната снов. Автобиография Дэвида Линча - стр. 24
В начале 1962 года, в шестнадцать лет, Линч решил, что настала пора съезжать из студии Бушнелла Килера и создавать собственную. Его родители согласились помогать с арендой. «Это был большой шаг для них», – рассказала Леваси. Джон Линч вспоминал: «Бушнелл разговаривал с нашими родителями по поводу переезда Дэвида и сказал: “Дэвид не страдает ерундой. Он использует студию как место для рисования”». Дэвид нашел работу и тоже вносил аренду, и выходило действительно дешево. В 1960-х был такой район под названием Старый Город, похожий на кварталы притонов в Александрии. [Сегодня это оживленный район с огромным количеством бутиков и дорогих кофеен.] По обеим сторонам его улиц теснились кирпичные дома, построенные двести лет назад, ужасно обветшалые, и вот один из них, наименее обветшалый, заняли Дэвид и Джек. Они жили на втором этаже дома с узкими старыми лестницами, которые скрипели, стоило на них наступить. Были, конечно, и вечеринки, но в целом дом использовался как студия. Дэвид уходил туда каждый вечер и оставался допоздна. У него был комендантский час, а у нас – электрические часы, которые он должен был вытаскивать из розетки, когда приходил домой, чтобы родители знали, во сколько он вернулся. Дэвиду всегда было тяжело просыпаться по утрам, и папа иногда будил его, прикладывая к его лицу мокрую одежду из стирки. Дэвид это ненавидел.
В старшей школе Фиск и Линч посещали занятия Школы искусств Коркорана в округе Колумбия, и их внимание переключилось на жизнь в кампусе. «У меня рассеивалось внимание в моем классе живописи, и, думаю, Дэвид тоже начал неважно справляться в своем, но мы рисовали постоянно и сменили немало студий вместе, – рассказал Фиск. – Я помню одну на Кэмерон стрит, где нам удалось снять целое здание. Одну комнату в нем мы полностью покрасили в черный, и она стала местом для размышлений. Когда я познакомился с Дэвидом, он писал уличные пейзажи Парижа и использовал при этом картонку и темперу, что было даже мило. Однажды он принес картину маслом, на которой была изображена лодка у причала. Он накладывал краску очень толстыми слоями, настолько, что, когда в картину влетел мотылек и попытался выбраться из краски, он сделал красивый завиток в небе. Я помню, как Дэвида взбудоражило то, что в создание его картины вмешалась смерть».
«Если Дэвид начинал идти в одном направлении в искусстве, я выбирал другое, – продолжил Фиск. – Мы всегда подталкивали друг друга к совершенствованию и очень здорово помогали друг другу развиваться. Мои работы стали намного более абстрактными, а Дэвид увлекся рисованием темноты: ночных причалов, умирающих животных – довольно мрачные сюжеты. Дэвид всегда был солнечным человеком в бодром расположении духа, но его всегда тянуло в темноту. Это одна из его загадок».