Комната из листьев - стр. 31
Я жаждала его ласки, согласна была даже на грубость, лишь бы это сблизило нас. С самого начала я поклялась себе никогда ничего у него не просить. Не хотела унижать себя жалостью. Хотя, бледная, худая, несчастная женщина, только жалость я и вызывала. Но какой смысл просить, если то, что тебе нужно, дают под принуждением?
И все же как-то утром я не сдержалась.
– Мистер Макартур, – обратилась я к мужу, – неужели у вас никогда слова ласкового для меня не найдется?
В моем голосе слышались гнев и умоляющие нотки, которые мне были ненавистны.
Вздрогнув, он отвернулся от камина и посмотрел мне в лицо. Я подумала, что давно следовало выразить свои чувства. Он же меня слышит, значит, должен откликнуться.
– Моя возлюбленная жена, – отвечал мистер Макартур. – Привязанность, подобная моей, наверняка, проявляется во множестве поступков, которые недвусмысленно говорят сами за себя, поэтому любые признания были бы просто нелепы!
Он улыбался сам себе, восхищаясь сложностью словесной конструкции, которую он сооружал.
– О том, что я благодарен вам и очень доволен вашим поведением, и говорить незачем, – напыщенно продолжал мистер Макартур, словно выдавая отрепетированную тираду. – Вы, несомненно, и сами понимаете, что столь образцовое благонравие не может не возыметь должный эффект, и это наверняка убеждает вас в моих чувствах с большей определенностью, чем любые заверения, которые можно дать.
Душа моя съежилась от его цветистых оборотов. Он вроде бы и жаловал своей жене то, о чем она просила, но в то же время отдергивал руку. Я прошу хлеба, а ты подаешь камень. Теперь мне стал ясен смысл этой библейской фразы. Дело даже не в том, что поданное тебе невозможно есть. Поданное тебе похоже на то, о чем ты просил; кажется это и есть то, что тебе нужно. А потому это – издевательство, причем еще более жестокое, нежели прямой отказ.
С тех пор гордость не позволяла мне просить у мужа ласковых слов.
Мистер Макартур был супруг назойливый и пылкий, и это означало, что каждую ночь он начинал меня легонько щекотать, извещая о своем желании, ну а затем следовало все остальное. По утрам он тоже любил взбодриться подобным образом. Да и днем, если позволяли обстоятельства.
Мне акт совокупления был не более приятен, чем, наверное, овцам в поле. И даже не акт как таковой. Я живо помнила наши с Брайди ночные утехи: это было неописуемое блаженство, аж дух захватывало. От близости с мистером Макартуром удовольствия я не получала не потому, что мы физически не подходили друг другу. Препятствием служило ощущение, что я, Элизабет Вил, как я себя до сих пор воспринимала, для мужа значу не больше, чем овца для барана. И наше супружеское ложе начинало скрипеть вовсе не от того, что в нем лежала именно я, Элизабет Вил. Просто мужа снедала ненасытная тяга к плотским наслаждениям, которую требовалось утолять снова и снова. А я была лишь средством для достижения мимолетного удовлетворения.