Коммунальная опера - стр. 7
Откуда они появлялись?
Он мог только догадываться. И чтобы в чем-то еще раз убедиться, ночью вставал и подходил к окну. Раздвинув обе занавески, он видел под фонарем блестящую от дождя крышу трамвая. Он знал, что у их дома трамвай останавливаться не мог: рельсы были проложены в стороне…
Аплодисменты
Он уже много чего знал, однако никак не мог научиться хлопать в ладоши. Поэтому мама повела его однажды на собрание в клуб.
У входа в этот популярный клуб, похожий на кинотеатр с большими круглыми фонарями перед входом и толстыми колоннами, мама сказала:
– Смотри, как это будут делать другие. Смотри и учись.
Выступал в этом клубе всего один дядя. Сначала, правда, не он один. Сначала объявили концерт с участием дрессированных собак и оперного певца с белой накрахмаленной грудью, а потом всех их, в том числе и гибкую женщину-змею, заменили на дядю. Сказали: «Он главнее всех дрессированных в мире собак!». И Клюев поверил. К тому же все называли этого дядю тихо, но уважительно – Андреем Петровичем.
Не менее уважительно пришедшие в клуб люди отзывались о нем и в освещенном фойе. Там торговали подкрашенной газированной водой, пирожными с сладким коричневым кремом, и над всем этим съестным великолепием висела невероятная хрустальная люстра с ввинченными двумя сотнями лапочек в казенный хрусталь. И всё гудело вокруг, двигалось, и все друг другу говорили, что Андрей Петрович – это вам не кто-нибудь из заброшенного захолустья, а столичная ораторская звезда, большой друг прохожих и знает много настоящих слов: яблоко, волчок, лошадь, борец, карусель, свисток, свадьба, телескоп и кинематограф.
Клюев тоже знаком был с этими словами. Их почти каждый день, а то и несколько раз на дню повторяли жильцы в той бесконечной по величине квартире, где находилась их с мамой комната. Бывало и так, что жильцы произносили и другие слова, а также целые группы слов и составленные из них фразы: «Эй, тетя Дуся! Куда ты таз-то поперла?» Или: «Мужики, рёбя, мать ваша заводная ручка, айда «Байкала» покурим!» Или: «Петр Палыч! Мы вас, конечно, уважаем, но сковородку-то вашу кто будет за вас мыть?».
Поэтому Клюев сразу понял, что хлопать в ладоши – это значит приветствовать не только словоохотливых жильцов, но еще и Андрея Петровича. Логики, конечно, никакой, но зато очень правильно. Сидишь на откидном стуле в таинственной темноте зала и громко думашь: «Да здравствует дядя!» То есть, значит, приветствуешь.
А Андрей Петрович стоит на сцене в круге яркого света и хорошо говорит, но не очень понятно. А сцена такая огромная, а Андрей Петрович такой высокий, солидный, упрямый и такой на нем черный праздничный пиджак, что просто не может хуже и понятней сказать. И зал его слушает и забывает, что нужно дышать. И Клюев забывает. Он вспоминает только тогда, когда все вокруг начинают хлопать. Он тоже пытается хлопать, но у него ничего не выходит.