Комбинации против Хода Истории - стр. 24

Он упал боком, поднялся на колени, столкнул лодку в реку. На четвереньках развернулся к нам, выползая из воды.

В смутном непонятном порыве я побежал к нему. Папаха с него свалилась, он медленно ложится животом в грязь.

– Они ж… могли б пловца… за лодкой… – выдавливает прерывисто, – и переплыли б удобно. А так – хрен!

Лодку уносит течением. Вымазанной илом рукой он пытается расстегнуть ворот шинели.

– Вы… стрелять скорей…

Приподнимаю его за плечи. Подбежали наши: слушают мой крик – объясняю, в чём дело. Санёк, я, Вячка, Чернобровкин несём Алексея. На его покрытом грязью лице блестят глаза; улыбается:

– Убили меня… чудаки…

Санёк остервенело матерится:

– А ты крикнуть не мог, а?! Гордый – кричать?! Гордый?!

Мы втащили Алексея на кряж, несём по косогору к поджидающему батальону. Ощущаю, как Алексей потягивается, словно вяло пробует вырваться из наших рук. Кричу:

– Санитары!!!

– Умер он, слышь, – говорит Вячка.

Известие, что я убил Шерапенкова, мгновенно всколыхнуло батальон. Нашу историю в подробностях знают все. Встречаю осуждающие, возмущённые, враждебные взгляды. В них чудится мысль: «Ишь, не вынесла душонка, что он таким молодцом показал себя!» Меня колотит нервная дрожь, пытаюсь разъяснить, доказать, что я не нарочно.

– Извольте помолчать! – кричит мне в лицо учитель труда начального училища, снимает шапку над телом Алексея.

Подошёл Сохатский, резко назвал мою фамилию. Встаю перед ним навытяжку. У него негодующее лицо.

– Кто вам дал право стрелять в своих?!

Меня качнуло.

– Ни при чём он, господин прапорщик! – вступился Санёк. – Я виноват.

– И я, – рядом со мной встал Вячка, – я тоже. Мы… мы… эх! – потупился.

Сохатский всматривается в нас поочерёдно.

– Очень странно… – он склоняется над телом Шерапенкова: – Лучший солдат у меня был.

Мы несли Алексея до ближайшей деревни. Там и похоронили. Собрали в батальоне денег, сколько у кого нашлось, отдали священнику, чтобы отслужил не один раз.

Название деревни – Мышки. От Оренбурга в ста пяти верстах.