Размер шрифта

Колымская сага - стр. 38

Душой песенных вечеров был геолог Иван Иванович, высокий, крепко сбитый мужчина, с гривой коротко подстриженных тёмно-русых волос. Голос у него был впору оперному певцу. Песен он знал великое множество.

Но более всего любил старинные русские песни: про Ермака, про ссыльных в Сибирь, про ямщика. Иногда сам сочинял.

Он заражал всех своими песнями. В небо поднимались звуки мощного мужского хора:

Ревела буря, гром гремел,

Во мраке молнии блистали,

И беспрерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали.

С этих слов обычно начинал Иван Иванович песню. А дальше её подхватывали все сидящие у костра. Это был солидный мужской хор. Ольга была единственной женщиной. Надо сказать, уважаемой женщиной. При ней мужики не применяли грубых матерных слов. Её присутствие облагораживало, смягчало это крепкое мужичье общество. Она им напоминала дом, заботилась об их здоровье, была их старшей сестрой.

Сейчас, когда люди были увлечены своей песней, обстановка казалась действительно исторической. Товарищи его (Ивана) трудов представлялись ей первыми проходчиками этой земли. Тёмный лес стоял на страже и прислушивался к громким голосам. Здесь, в лесу, люди пели во всю мощь своих лёгких. А лица были суровы, решительны, как будто им предстоял суровый ратный поход. Заканчивалась песня. Все сидели тихие, задумчивые.

Тогда Иван запевал вновь:

Почему ты ямщик перестал песню петь?

Приумолк и такой стал унылый.

Или буря тебя захватила врасплох?

Или милая вдруг изменила?

И тогда солидный, заросший усами и бородой геолог Дрынов вступал в песню:

Нет, не горе меня захватило врасплох,

Только часто теперь вспоминаю.

Это было давно. Год примерно назад.

Вёз я девушку трактом почтовым.

Голубые глаза, словно тополь – стройна,

И накрыта платочком пуховым.

Я подвинулся к ней, «Полюби, – говорю, —

А не то загублю твою душу».

А она мне в ответ: «Убирайся, подлец!

Хоть я в поле одна, но не струшу».

Заканчивал эту песню обычно Иван Иванович.

Кони мчали меня, словно буря огня.

Так несла их нечистая сила.

Вдруг жандармский разъезд перерезал нам путь.

Наша тройка как вкопана встала.

Кто-то выстрелил вдруг прямо девице в грудь.

И она как цветочек увяла.

Песня оборвалась. Что её навеяло? Очевидно, далёкая история ссыльных в Сибири ещё не совсем выветрилась из памяти этих суровых мужиков. Некоторых ещё не отпустили воспоминания о жизни в тюрьме: драки, поножовщина, избиения тюремщиками, а порой и расстрелы. Что в те первые колымские золотодобывающие годы советской Колымы практиковалось некоторыми начальниками лагерей.

Здесь, в лесу, в полевой партии они были все равны, они были товарищами. Иногда друзьями. Начальник полевой партии не терпел насилия и ссор. Его слова, пожелания, приказы и распоряжения не подлежали обсуждению, они выполнялись. Он утверждал, что общее дело, нужное их стране, должно их объединять. Зачастую они шли по трудным дорогам, на пределе усталости. Они ценили друг друга за выносливость, за преданность своему делу, за то, что они были настоящие мужчины, мужики. Трусы и нытики здесь не приживались.

Страница 38

На следующую страницу