Колыбель за дверью - стр. 15
– И даже бывал, – улыбнулся Картузов. – Ещё в СССР. Очень чисто, уютно и кафешки там отличные.
– Правда? – обрадовалась Наташа. – Это здорово, значит видели мою родину… Ну вот, папа лётчиком военным был. Русский, мама его любила сильно. Он из Воронежа родом. А мама – латышка, красивая очень, имя у неё Эвия – красавица по-латышски, я в неё. Мама хотела назвать меня Майга – значит нежная, но папа настоял. Потому я и Наташа, потому и Сокольская. Папа погиб, когда мне ещё три годика было. Сергей, его звали, Серёжа. Не помню его совсем. Иногда сон снится: меня берут большие мужские руки, поднимают высоко-высоко, потом подбрасывают вверх и ловят, я смеюсь, заливаюсь… А мама замуж больше не пошла, хотя многие звали. Так и осталась одна с дочкой. Папу не забыла, нет.
Наташа молча пила чай, видно было, что воспоминания взволновали её, а Картузов вопросы дальше не задавал, ждал тактично. Вскоре она продолжила:
– Мы в Ригу перебрались к бабушке, там большая у неё квартира. Бабушка моя – латышка тоже. И тоже очень красивая была. Россию недолюбливает, правда. Человек хороший, прямой и честный. Она, как теперь говорят, «из бывших». До войны богатой была. С немцами не бежала, Ригу очень любила… А вы были в Риге? – неожиданно спросила она.
– Был, давно. Мост очень красивый у вас и центр старый мне понравился. Очень славный город.
– Хорошо вы сказали – славный. Я люблю Ригу… Бабушка только на латышском разговаривала дома. К ней по-русски можно не обращаться – не ответит. Друзья тоже на латышском больше общались: дети – интересно, когда русские вокруг не понимают. И я стала больше говорить по-латышски. Акцент отсюда.
– Да у вас его почти нет, напротив, даже мило.
– Я знаю, мне говорили, но немного есть, боролась с ним – он победил. Я не расстраиваюсь,.. что ещё рассказать?.. Окончила школу в Риге. Поступила в университет на журналистику. Писать ещё в школе начала. Английский хорошо знаю. Выучила финский ещё. Теперь в Петербурге живу. Временно, я думаю. В Ригу хочу – скучаю сильно.
Наташа замолчала, опустила голову и тихо пила чай, показывая своим видом, что рассказ окончен. Картузов чувствовал недосказанность, словно Наташа хотела продолжать, но запнулась о что-то скверное. Максим тоже помолчал, подбирая слова, потом сказал:
– Знаете, Наташа, а ведь ваша жизнь, равно как и моя, не просто складывается. Не я один неприкаянный такой – вас печаль какая-то гложет.
Неожиданно Наташа вскинулась, в глазах стояли слёзы:
– Да что вы знаете обо мне, Максим? Вот, хорошая девушка из Риги, красавица, с хорошим образованием и место в жизни своё ищет? Так думаете, да?! – она почти кричала, чем шокировала Картузова. – Нет, Максим, нет, ничего вы обо мне не знаете. Я – подстилка бандитская, понимаете? Под-стил-ка! … На вас смотрю: человек цельный, хороший, твёрдых убеждений. И за женщину вступиться не побоялись на улице. И согрели меня душой своей. Чужую совсем, потому как в беду попала. … Думаете, меня просто так тащили? Нет Максим, нет! Это шестёрка к своему хозяину меня волок, как собаку сбежавшую… И нету, Максим, мне исхода из этого ада куда я попала по глупости своей. Поверила человеку, а он злым оказался, ещё и бандитом тоже. Теперь только в петлю остаётся, но не могу я – мама не переживёт. Одна я у неё. Одна…