Колумб - стр. 27

Саразин задумался.

– Вынесем вопрос на Большой совет, – наконец изрек он.

– Если я бессилен, то чем поможет Большой совет?

– Республика может купить его. У каждого человека есть цена.

– Было и такое. Коломбо выгнал моего человека. Этого и следовало ожидать. Если у тебя есть возможность открыть империю, этим можно поступиться, лишь получив империю взамен. Так что мерзавец знает себе цену.

Саразин нашелся и здесь.

– Так перекупи его у Испании. Найди его, и пусть он откроет Индии для Венеции.

– А какая нам от этого будет выгода? По единожды проторенной дорожке устремится весь мир.

– А разве мы ничего не сможем приобрести в той империи, которую он грозится открыть?

– Я не могу полностью полагаться на его слова. То, что есть у нас сейчас,

– это реальность, и мы не можем отказываться от нее ради призрачной мечты.

– Ну, тогда я сдаюсь. Больше мне предложить нечего.

– Мне, к сожалению, тоже, но мы должны найти выход и растоптать этого авантюриста. Подумай над этим. А пока, – он приложил палец к губам, – никому ни слова!

Театр, основанный Анджело Рудзанте в Сала дель Кавальо, процветал. Растущая популярность постепенно привела к тому, что чернь, поначалу заполнявшая театр, уступила место аристократии, и скоро на скамьях восседал цвет общества Венеции.

Верным поклонником театра стал и дон Рамон де Агилар, граф Арияс, посол Кастилии и Арагона в Венецианской республике. Пренебрегая мнением окружающих, гордый кастилец, презиравший всех, кроме испанцев, в отличие от Саразина ходил в театр открыто, не делая секрета из того, что Ла Хитанилья все более притягивала его к себе. После завершения ее выступления он обычно уходил, не обращая внимания на ахи и охи зрителей, перед которыми выделывал чудеса канатоходец Рудзанте. Кое-кто, правда, говорил, что дона Рамона влекла в театр возможность услышать родные испанские песни, а не сама певица. По правде же говоря, у него не было музыкального слуха, а в красоте он разбирался и мог представить себе, какое блаженство сулят черные, жаркие глаза Ла Хитанильи.

Естественно, у него возникало желание отблагодарить певицу за радость, доставленную земляку на чужбине. Он посылал ей цветы, сладости, украшения. Пользуясь своим положением, он добился у Рудзанте права видеться с ней между выступлениями, но был принят сдержанно и даже холодно.

Едва ли не при первой встрече, не правильно истолковав ее сдержанность и пытаясь расположить певицу к себе, граф воскликнул:

– Дитя, забудьте о переполняющем вас почтении ко мне.

– А почему оно должно переполнять меня? – сухо спросила Ла Хитанилья. – Вы – известный идальго, знатный гранд, я это знаю. Но вы же не Бог, а я чту только его.