Колокольчики Папагено - стр. 36

Да, случалось и такое, поскольку слишком уж не совпадали характеры. Но имена обязывали. Имена заставляли все прощать, держаться вместе и не изменять давней дружбе.

К десятому классу все дружбы в их классе распались, но только их сохранилась. Хотя им и нашептывали: «Несчастные! Неужели не понимаете! Глупо и нелепо дружить из-за того, что у вас одинаковые имена». Им, повзрослевшим, и самим иногда так казалось. Но они не сдавались. Поэтому и прозвали их Три Натальи, хотя в дальнейшем выяснилось, что имена – при всем своем сходстве (одинаковости) – все-таки разные. И выяснилось во многом благодаря любви, уже не школьной, придуманной, а взрослой и настоящей.

Встречались подруги чаще всего на даче у Натальи. Так уж было заведено, что там же справляли день рождения хозяйки – 27 сентября. Но на этот раз Наталья пригласила их раньше, за неделю. По телефону (на даче был телефон еще со времен деда, генерал-майора) так и сказала: «В этот раз пораньше. Не по случаю даты. Просто посидим. Погуляем по саду. Желтыми листьями пошуршим». И все поняли: раз уж им предлагают шуршать, – значит, дело швах. Происходит то, что генерал-майор назвал бы сдачей позиций, и день рождения уже не тот праздник, который хочется отмечать.

А сентябрь был сух и прозрачен. В воздухе плавали белесые паутинки. Бабочка-шоколадница между стеклами рамы то засыпала, то вновь просыпалась, согретая солнцем. Оса, засахаренная вместе с вареньем, постепенно окукливалась и превращалась в мумию. Утром бывало так тихо, что если у кого-то бубнило радио, то на весь поселок – до самой станции. К полудню еще припекало, над крышей старого дома едва заметно парило, хотя по ночам выбеливали гряды заморозки.

Соседние дачи пустели, и если на окнах не висели щиты, просматривались насквозь. Хозяева запирали калитки и уезжали в Москву. Только старики не сдавались, перекапывали по десять раз огород, жгли костры из сухих листьев и в урочный час выходили за калитку нести караульную службу – ждать, когда привезут баллоны с газом.

Вот и Наталья одна-одинешенька (мужа и дочери вечно не было рядом) бродила по участку, по дому, поднималась на балкон, прикидывая, как лучше принять и угостить подруг. При этом исподволь внушить им, что она, генеральская внучка, хоть и не справляет очередной день рождения, но еще не сдает позиций.

… Нет, лучше так, как они любили когда-то, во времена молодости. Не за накрытым в гостиной монстром, устрашающим дубовым обеденным столом на девять персон, привезенным дедом из поверженной Германии и прозванным Орангутангом. Собственно, сначала так прозвали другого монстра – трофейный дубовый буфет с массивными дверцами, выдвижными ящиками и хитрым приспособлением – бутылью для шнапса, из которой можно налить лишь одну рюмку за день. Но буфет рассохся и развалился (ни один мастер не брался починить – даже столяр Генштаба Прохор Васильевич, носивший звание майора). И тогда прозвище перешло на стол, доставленный прямехонько из бункера Гитлера, как шутил дед. Не накрывать же его для трех персон, хотя персоны помнили Орангутанга с детства и привыкли за ним обедать (Наталии он особенно нравился). Чтобы доставали до тарелок, им подкладывали диванные подушки и тома Шекспира, и если они болтали ногами, то сползали со стульев и оказывались под столом. Или, как говорилось, в своем домике, где жили они сами и чужие ноги…