Колокольчики Папагено - стр. 30

– Размечтался. Хотя да… именно это я и предлагаю.

– Ах, если бы, если бы…

– К тому же у тебя есть золото партии. Ты можешь пустить его в дело.

– Перспектива заманчивая, но Родина меня не поймет. Да и языковой барьер к тому же.

– Тогда найди способ ее успокоить, а то она весь дом перевернула. Или твоему самолюбию льстит, что из-за тебя сходит с ума такое юное создание?

– У меня нет самолюбия.

– Ну, нечто его заменяющее…

– А ты сегодня царапаешься.

– Это потому, что боюсь тебя потерять. Это вызывает во мне страх, отчаяние и ярость.

– «Ярость по поводу потерянного гроша». Сочинение Людвига ван Бетховена.

– Ты не грош, а я не Бетховен, – сказала Жанна, закрывая крышку пианино так, что он едва успел отдернуть пальцы.

Теперь о том французе, лысеющем с висков (Жанна любила во всем последовательность). Он внезапно возник, обозначился, появился, подстерег ее у цветочного магазина: вид умоляющий, почти жалкий, словно что-то ему надо. И очень надо, позарез, иначе бы он так не суетился, не оглаживал маленькие волосатые ручки и не похлопывал ладонями, словно аплодируя неведомо кому (новый жест в его репертуаре).

– Шеф меня обязал. Вызвал к себе и потребовал, поставил мне условие. Шеф! Не выполнить я не могу. Как это не выполнить? Будет катастрофа. – Он снова кому-то усиленно зааплодировал. – Только ты мне можешь помочь, дорогая. На тебя вся надежда.

– Теперь я снова дорогая… – Жанна усмехнулась, усмехнулась нехорошо, не по-доброму.

– Всегда была, всегда была… – запел он. – Дай пальчики поцелую. Ох, даже подмышки вспотели. Извини, скотский запашок, амбре…

– Ничего, я стерплю. Какое условие-то? Ну?

– Кошмарное. – Он сблизил ладони, но на этот раз не дал им соприкоснуться и издать хлопок. – Найди ему эмигранта.

– Какого эмигранта? О чем ты, Сидор?

– Не Сидор, а сидр, я бы сейчас выпил яблочного сидра. Ведро бы выпил и тебя угостил. Поясняю: эмигранта современного русского…

– Русских эмигрантов надо искать у вас в Париже, дядя.

– В том-то и штука, в том-то и штука, дорогая. – Он мелко, частыми дробными хлопочками зааплодировал. – Эмигранта внутреннего.

– Как это так?

– Я же говорю – штука! Штукенция. Этот эмигрант никуда не эмигрирует, живет здесь, но при этом ему все чуждо, противно, можно сказать об-рыд-ло, – выговорил он с трудом, – поэтому он ничего не принимает, ни в чем не участвует…

– А разве такие есть?

– Голубушка, есть или нет, но мне надо, чтобы он был. Надо! Иначе с меня шеф семь шкур спустит и голым в Африку пошлет. И это, учти, в буквальном смысле. Вместо Москвы – какая-нибудь Манагуа. Там и впрямь догола разденешься, такая жара.