Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы - стр. 56

– Вот клеветница! – возмутилась Марина, хихикая.

– Очень может быть, – задумчиво заговорила Алёна, – что в незапамятные времена наша мадемуазель – как бишь ее? – была влюблена в мсье Бланкета, а тот ее отверг, и она до сих пор не может его простить.

– Моро, – сказал Морис.

– Что? – не поняла Алёна.

– Не заметили? На бочке стояла надпись: «Les vins de Moro», «Ви́на Моро». То есть героиню вашего нового сюжета зовут мадемуазель Моро.

Тут Алёна вспомнила, как сочиняла сюжеты про посетителей шато Талле. И еще какое-то воспоминание зацепилось было за это, но тут Лиза с Таней в один голос закричали: «А вон еще велосипеды! Детские! Для нас!» – и мысль улетучилась.

Начался процесс покупки велосипедов, а Алёна опять пошла вдоль рядов, поглядывая на коробки с бижутерией, но ничего достойного внимания не нашла. В толпе ей опять попались лысая изящная дама и ее бритоголовый кавалер. Почудилось или из-под черных очков был брошен внимательный взгляд на Алёнино запястье? А может, и нет, потому что худые, смуглые руки дамы оказались уже чуть не до локтей унизаны разнообразнейшими браслетами. Истинная маньячка, ей-богу!

Такое ощущение, что лысая маньячка скупила на ярмарке все, что заслуживало внимания, потому что Алёне больше не встретилось ни одного приличного браслета, и она вернулась к Детурам. Те являли собой предовольную компанию: с помощью Жака Бланкета и его соседа удалось решить проблему двухколесного транспорта для всей семьи, включая детей, – за какие-то сто евро были куплены четыре замечательных велика, считая тот, который ждал Мориса у продавца.

Потом они еще что-то покупали, какие-то столь же необходимые, сколь и ненужные хозяйственные мелочи… Алёна, например, обзавелась крошечным и совсем новеньким электромассажером для лица. В косметическом магазине в Париже он стоит 150 евро, а тут – пятнадцать. Нет, ну почувствуйте же разницу! Правда, в массажере не оказалось батареек, и Алёне не удалось убедиться, что прибор выполняет свои функции, но она надеялась на лучшее.

И вот вернулся Чжу в свою хижину, привел с собой межзвездную красавицу. Но щемило у него сердце: как войдет она в убогое жилище? В его хижине столбы и балки из нетесаного камня, крыша пыреем и молочаем крыта, заросла дикими тыквами, а окна затянуло шелком паутины. В доме нет и хворостины, чтобы разжечь очаг! А ну как глянет Фей на эту нищету – да и взовьется в небо высокое, растает там, подобно звезде Тайбэй[19], что тает на восходе солнечном?

Напрасно Чжу терзался страхом. Чуть ступил он через порог – остолбенел. Что за чудо тут на глазах вершится? Кто играет, кто шутит в его хижине бедной? Потертая оленья шкура, которая еще отца Чжу защищала от холода, сделалась ароматным покрывалом из шерсти черной лисицы; не тыквы-горлянки, а резные ларцы с сухими душистыми травами стоят на яшмовом столике. В зеркале, похожем на цветок водяного ореха, отразился сам Чжу – да не в грубых пеньковых одеждах, а в парчовых и шелковых, пурпурных и белых. Рядом Фей в наряде простом, но от такого не отказалась бы и дочь князя: рубашка цвета сливы с белыми нижними рукавами, юбка из тончайшего шелка с лазоревым отливом и узором в виде облаков, золотые шэн