Колдун - стр. 27

Опомнившись, Варяжко отстранил от себя Настену и внимательно оглядел уже готовые к пути телеги.

– Где мужик? Тот, что ее привел? – спросил у Потама. – Трогаться пора.

– Где путник?! – громко выкликнул Потам. Переговариваясь, воины зашевелились.

– Ну хоть кто-нибудь его видел? – раздосадованный заминкой, произнес Варяжко.

– Я видел. – Вышел вперед один из наворопников. – Он сперва под вон той елью устроился, а посреди ночи поднялся и в лес пошел. Я его еще окликнуть хотел, а потом подумал: может, он по нужде…

– Так он вернулся? – нетерпеливо спросил Варяжко.

Дозорный пожал плечами:

– Я сменился…

– Я его сменил. – Выдвинулся еще один. – Никто под ту елку не возвращался.

Варяжко жестом отпустил их, задумчиво покосился на доверчиво стоящую рядом Настену. Что мужик ушел, это ясно, но почему ушел? Почему бросил девку? Может, испугался? Но чего? А может, решил, что без него девку уж точно довезут до Полоцка – не оставят посреди леса, не звери же. Однако так бросить родню? Или… Почуяла его испытующий взгляд Настена, впилась глазами в глаза, словно желая прочитать не высказанные нарочитым мысли. Тень понимания на миг озарила ее лицо, силясь что-то вымолвить, тонкие губы раздвинулись.

– Бросил девку черноглазый, – зло произнес за Варяжкиным плечом Потам. – Возись теперь с ней!

Подбородок девчонки дрогнул. Варяжко мог поклясться, что она услышала и поняла речи Потама. Приказывая тому замолчать, он рубанул рукой воздух.

– Брр… бр.. бра-а.. а-ате.. ц.

– Что? Повтори! – затряс девку Варяжко.

Она хлопнула длинными ресницами, скривила рот:

– Бра-а-ате-ц…

– Говорит о брате, – проворчал Потам. – Верно, мужик этот ее братом был. – И с сомнением покачал головой: – А я думал – мужем.

Судорожно прижатые к горлу руки Настены безвольно упали, из глаз выскользнула большая слеза, медленно поползла по щеке.

– Убивается-то как… – жалостливо шепнул кто-то.

Отвернувшись от Варяжко, девка подошла к последней телеге и села на нее, избегая сочувствующих взглядов. «Уехать хочет, – понял Варяжко. – Чует – бросил ее брат».

– Трогай! – крикнул он передовому вознице. Тот ловко прищелкнул языком, взвизгнул:

– Трогай!

– Трогай, трогай, трогай! – полетело по просыпающемуся лесу звучное эхо.

Скрипя и покачиваясь, телеги двинулись в путь. В дальний путь к славному городу кривичей – Полоцку.

Егоша сидел на дороге возле невспаханной лядины и равнодушно глядел на веселые стайки возвращающихся с зимовья птиц. Его не радовали ни погожие деньки, ни ранний приход весны. Последнее время он жил словно во сне – ничему не радовался, ничему не печалился… Только вспоминал. А вспоминать было что… Перед его глазами безостановочно вертелись испуганные лица родичей, сияющие безумием глаза Настены, искаженные ненавистью рожи чоловских баб. Теперь эти бабы, улыбаясь, проходили мимо Егоши, а он и узнать никого из них не мог. А коли признал бы – вряд ли стал бы винить. Он сам не сберег сестру. Зачем выскочил тогда на лядину, зачем поддался ее уговорам? Почему не вызнал – что за шум доносится из печища средь ночи? Почему не поверил упреждавшему о беде чутью?! Слабости поддался, к людям захотел… Уж лучше бы его Первак еще дома убил! Тогда Настена осталась бы жива. Сидела б нынче возле родной избы на завалинке, улыбалась ласковому солнышку и судачила с Олисьей-уродиной о своих девчоночьих заботах. Только нет больше Настены… И от Егоши мало чего осталось…