Колдовская ночь - стр. 42
– В общем, нашли её в той роще под утро. Лежала… как живая. Не снасилил её негодяй. Но за непослушание шею ей того, набок…
Отец Марк не договорил, губы его дрогнули. Он с трудом – Иван отчётливо слышал – подавил всхлип. Сам же сидел, словно пристукнутый пыльным мешком по темечку.
– Похоронили её, как водится, оплакали и дальше пошли. А через месячишко возвращались той же дорогой, а на месте её кончины липка выросла, да необычная такая – на три ствола будто разветвляется. И кругом берёзок прорва, совсем махоньких. Остановились неподалёку с ночёвкой – а утром старуха, которая уж на ладан дышала от тягот пути, вдруг стала лучше себя чувствовать и дальше своим ходом побрела, без чужой помощи. Только плакала дюже – мне, говорит, девочка наша несчастная снилась. Говорила: «Не тужи, бабушка Глафира, Бог милостив, я его за твоё здоровье попрошу…» Вот с тех пор народ в ту рощу дорожку и протоптал к Марьяне за помощью. Место это, изначально скорбное, нынче благостью наполнено. Девки да бабы стекаются со всей округи, молят за здоровье детишек, за своё – ну и женихов просят добрых.
– И она помогает, берегинечка наша, – Катерина, про которую Иван уже успел забыть, промокнула фартуком выступившую влагу на глазах. – Всегда помогает. Вот и вы, Иван Кузьмич, сами сказали, что она про меня спрашивала…
– Сказал, – Иван не узнал своего голоса, сухого и надтреснутого. Горло изнутри будто царапала здоровенная острая каменюка. – Когда это произошло?
– Давно уж, почитай, с того времени первую избу в Николаевке заложили. Сначала для богомольцев, а потом и простой народ начал тут селиться. Место-то хорошее, намоленное, – священник потёр лоб. – Лет двести точно минуло, а то и больше…
Иван уронил лицо в ладони.
Человек хрупок и слаб. Бесконечно слаб перед негодяями самого низшего пошиба. Сволочь, имя которой наверняка не помнили даже близкие и родные, походя обрубила жизнь девчонки, что едва начала невеститься. Руки ей выкручивала, надругаться пыталась.
А его… А его не было рядом, чтобы защитить. И не могло быть рядом. Марьяна – маленькая, хрупкая, угловатая – старше него на двести лет. И шестнадцать ей никогда не стукнет…
Иван прикусил костяшки пальцев мало не до крови, чтобы не завыть в голос. Грудину будто раздирало изнутри от боли – и ощущения собственного бессилия. Как тогда, в детстве.
А отец Марк, словно поняв, о чём он думает, продолжил.
– Марьяна слаба была, но дух её оказался крепче калёного железа. Я, каюсь чистосердечно, как сюда на службу заступил, сначала понять не мог, чего народ в ту рощу тянется. Даже сердился – устроили тут языческий культ! Пока однажды прямо на богослужении её не увидал, на Пасху. Как сейчас помню – литургия идёт, я к народу с благословлением вышел, гляжу – матерь Божия, стоит в уголочке, крестится! Вся прозрачная, в глазищах слёзы, а сама улыбается. И, главное, никто её в толпе даже не замечает. Я уж думал, помстилось мне, а потом на Рождество она снова пришла.