Колдовская ночь - стр. 11
Идти было недалеко. Настя вышла на дорогу и проследила, как Маруся дотопала до нужного двора, постучала в ворота, ей открыли. Проводив дочь, она отправилась в сарай.
Кровь пропитала мешок, земляной пол. Овца смотрела в потолок мутными глазами.
Настя не впервые разделывала тушу. Хоть и жили в её детстве скромно (это потом братья поднялись, дом матери отстроили, обставили), мясо у них бывало, скотину резали. Шкуру вот только сняла неумело, да и пусть.
Побросала в таз мясо и кости, в один присест не унести, тяжело. Голову овечью в углу оставила, это потом, к вечеру. Устала.
Только донесла до крыльца – снова гости. Услышала оклик, обомлела.
Гриша. Стоит, улыбается. Будто с охоты вернулся. Или в город ездил.
– Зачем пришёл?
А сердце так и выпрыгивает, больно бьётся, вот-вот проломит грудь, как молотом. Не это хотела сказать.
– Маруся дома?
– Не дома. Что тебе нужно?
– Ну хоть пусти меня, что ли.
Настя ничего вымолвить не смогла, язык закололо. То ли сама прикусила, то ли сам железный привкус появился. От радости, что вернулся. От страха.
Зашёл, как ни в чём ни бывало. Руки ополоснул в рукомойнике, сел на стул у окна, где всегда сидел. Настя заморгала, пытаясь прогнать видение. Сколько раз она замечала его тут, сморгнёшь – а нет его. Призрак, заблазилось. А теперь во плоти.
Повёл носом, бровь дугой выгнул.
– Что это, мясо?
– Да, Белянку разделала. Ногу сломала, забить пришлось. Есть будешь?
– А давай, чего нет.
Настя взяла из таза первый попавшийся кусок, промыла под водой. Шмат жира добавила на сковороду, чтоб сочнее было. Моркови настрогала, благо ещё вчера из подвала достала. Любо-дорого. Будто и не уходил. Будто приготовила и не ему.
Он молчал, она тоже. Словно говорить не о чем. А сказать хотелось бы многое. Сказать, спросить, обвинить, покаяться.
Сама к мясу не притронулась. Но не потому, что порченое, нельзя. Кусок в горло не лез. Гриша ел неспеша, наслаждаясь. Что она, Людка эта, голодом его морит? Да вроде не похоже. Гладкий, чистый, светлый. Просто мясо она вкусно приготовила. Поэтому.
Не доел. Отодвинул тарелку, посмотрел расслабленно, умиротворённо.
– Я вещи хотел забрать. Библия деда осталась, хоть какая, но память. Сапоги, всё равно они вам не нужны. Не продашь даже. Остальное оставлю.
– Так что же, бросаешь нас? Разводиться будем?
– Зачем разводиться? И так хорошо – поживём дальше каждый сам по себе.
– А о дочери ты подумал? А мне каково? Не жена, не вдова. Брошенная, немилая никому…
Голос сорвался, Настя прикусила губу. Сейчас расплачется, раскричится, упадёт на пол. Он уйдёт. Не терпит такого. Или чего похуже сделает. Выдохнула. В глазах мушки чёрные замелькали.