Кокон. История одной болезни (сборник) - стр. 7

– Да выбросьте, выбросьте! – раздался за спиной тот же насмешливый голос. Спаситель стоял в проеме двери. – Смелее, смелее, – продолжил док. – Диагноз поставлен. Будете в нем сомневаться – плохо закончите! А так я к вашим услугам. Мои толстокожие коллеги требуют доказательств – еще лет пять, и я их представлю. Правда, вряд ли эти ослы им поверят! Они спят со своим Фрейдом, а тот, будь его воля, нашел бы эдипов комплекс и у Господа Бога! Но, как бы там ни было, вы для меня находка. Не подведите… Жду вас завтра. Приступим к лечению.

Врач захохотал. N кивнул, храбро выбросил папку в урну (гипноз еще действовал), спустился и вышел. Храм попался ему на пути, он захотел было заглянуть в собор, готовый на откровение с любым священником, который согласится обсудить с ним самую странную тему на свете, однако раздумал. После наркоза уже наступило некоторое отрезвление, скепсис засучивал рукава, готовясь отыграть так неожиданно и позорно сданные им позиции. Опрокинувший все с ног на голову разговор уже восстановился в памяти – и в контратаку бросились сомнения. N даже решил немедленно бежать назад и забрать из урны драгоценный материал – он и не понял, что тогда остановило его от подобного шага.

Состоялось еще несколько визитов к врачу «со странной теорией». Доброжелательный товарищ неординарного врачевателя был прав – плата действительно оказалась смешной, а сеансы – серьезны. Вскоре N окончательно осознал – что касается псюхэ, благодетель не шутит. Со всей добросовестностью исследователя психолог отстаивал собственный взгляд не только перед «толстокожими коллегами», но и перед самим пациентом и наконец убедил его. («Но ни в коем случае на ней не зацикливайтесь! Не идите у нее на поводу! Занимайтесь футболом и теннисом, – не уставал твердить врач. – Отвлекайтесь на что угодно!») Послушно набросившийся на спорт N заметно окреп и даже прибавил в весе. Нельзя сказать, что он перестал пугаться присутствия в себе чужой непонятной жизни: нет, ощущение нисколько не притупилось со дня первых симптомов – все та же тревога и ожидание новых толчков. По-прежнему, подобно беременной женщине, он готов был часами прислушиваться к редкому пульсированию, привычно трогал ребра, пытался прощупать под ними и впадал в беспокойство – но новый день брал свое, N надевал кроссовки, до одурения бегал на полях и на кортах, учился, в конце концов.

Ничего не было удивительного и в том, что он набросился теперь уже на совершенно иную литературу, вновь удивляя сонных хранительниц книжного капища своей поистине маниакальной любознательностью. Кончилось дело тем, что дамы сгребли и вручили беспокойному юноше содержимое трех весьма длинных библиотечных полок. Привычка к внимательному и запойному чтению уже прочно в нем угнездилась, поначалу он предпочел основу основ, погрузившись в платоновские «Пир» и «Законы», которые утверждали: наивно сводить Луну, Землю и звезды к материальным телам. Источник движения их вовне и, конечно же, нематериален – так на горизонте забрезжило то, что Платон называл душой. В «Тимее» философа появился Бог-демиург, слепивший мир из идей, а из смеси идей сотворивший бессмертную псюхэ и заключивший ее в тленное тело (читая, N ощупывал бок, чувствуя шевеление). Все тот же беспокойный грек уверял его: после человеческой смерти душа вырывается в небо. Тело же распадается, оно априори сгнивает – и этого было более чем достаточно, чтобы N приуныл.