Когда вся твоя жизнь – ложь - стр. 37
Я не знаю, что сказать. Перевожу взгляд на Лиллиан, надеясь на ее помощь, но она нас не слышит. Она вся в крови, прижимает кусок окровавленной ткани к голове миссис Линден, на лацкане светлого пиджака пожилой дамы виден красный потек.
– Чего ты на нее уставился? – рычит Кент. – Отвечай.
Путаясь в словах, я смотрю на свои сморщенные от воды пальцы, чтобы не видеть его лица. Не надо тянуть, лучше сказать все, как есть, – раз, и готово, словно повязку первой помощи сдергиваешь. Я вспоминаю врача, который без обиняков сообщил мне о том, что мой отец умер, не вынеся сердечного приступа. Вот так же и я скажу.
– Кент, не знаю, как тебе сказать… мне очень жаль… Тереза умерла.
Кент, помолчав, фыркнул:
– Да иди ты, придурок, сам не знаешь, что мелешь. Она плавает, как рыба. Ничего с ней не случится. – И он тычет мне толстым пальцем в плечо.
– Она осталась в самолете, Кент!
– Ты-то откуда знаешь? – Он смотрит на меня сверху вниз с отвращением, от которого даже приподнимается его верхняя губа.
– К сожалению, знаю. – Я сажусь на скамью рядом с ним и, как могу, спокойно объясняю. – Когда самолет проходил через турбулентность, она не успела сесть, а когда в нас попала молния и самолет сильно тряхнуло, она… – У меня снова пересыхает во рту. Я не хочу это говорить. Не хочу помнить об этом. – В общем, когда свет загорелся снова, она лежала на полу с открытыми глазами. И не дышала.
– И ты хочешь сказать мне, что вы ее там бросили?
– Кент, она была мертва, – настаиваю я. – Мы едва успели вытащить миссис Линден; вернись мы еще за телом Терезы, нам и самим оттуда не выбраться. Времени не было.
– Времени, говоришь, не было? На тех двоих, значит, было. – И он тычет пальцем в Лиллиан и миссис Линден, которые жмутся друг к дружке, пытаясь укрыться от дождя. – У тебя было время притащить этот дурацкий жилет вместе с рюкзаком нашей мамашки, а Терезу ты бросил тонуть вместе с самолетом? – вопит он, весь раскалившись от ярости, которая вдруг пришла у него на смену упрямому отупению. Его пальцы впиваются в мою рубашку так, что ее ворот сдавливает мне на горло.
– Она была мертва. Что я мог поделать? Честное слово, ничего.
Кент встает на кренящемся плоту лицом ко мне и делает попытку поднять меня в воздух. Он на добрую голову ниже меня и, по крайней мере, фунтов на двадцать тяжелее, но, несмотря на свое выпирающее брюшко, еще вполне мускулист. Я пытаюсь высвободиться из его хватки, но борьба с водой ослабила меня; мне не вырваться из его лап, которые пригибают меня к пенящейся бездне. Сколько меня продержит на плаву мой жилет? И когда меня учуют акулы – до или уже после того, как остановится мое сердце?