Когда вернусь в казанские снега… - стр. 44
И вот входит Высоцкий со своим другом режиссёром в буфет Дома литераторов, а там: мужик какой-то в сильном уже подпитии, чуть ни в центре зала – читает стихи…
– Слышишь, поэт! А ты где живёшь-то сам?
– В Казани!
– Да-а-а… далековато. А в Москве где остановился?
– В гостинице «Националь»…
– Вот это уже ближе, пойдём…
Поднял его чуть ли ни на плечи и поволок в гостиницу. А в фойе спрашивает: «Слушай, а вот ты стихи там читал – это вообще чьё?»
– Моё!
– А ещё есть?
– Есть, только в номере!
Так они прошли в номер, и там ещё часа два или больше – Виль читал свои стихи двум новым знакомцам: Вове и Жене. А потом Женя и говорит:
– А щас тебе Володя покажет как надо! Сыграй ему, Володька, своего!
И вдруг Высоцкий чуть не взрычал: «Ни черта ты, Женька, в поэзии не понимаешь!»
И они ещё говорили, говорили… Этот Вова, и странный казанский математик, и поэт.
Наступает такой момент для некоторых гениев, когда всё, что они должны выразить, уходит в «невыразимое»…
А сейчас – я всё реже ощущаю себя гением, крылья мои огрубели, и сам я потолстел, мне всё труднее разгонять свою птицу для полёта, ещё немного и я, наверно, вовсе не смогу этого.
Вот потому – надо успеть выписаться…
«Ни черта ты, Женька, в поэзии не понимаешь!»
И они ещё говорили, говорили… Этот Вова, и странный казанский математик и поэт.
И математик этот рассказывал в тот день незнакомым людям всё как на духу, рассказывал, как влюбился в девушку и шёл за ней, провожая… и потом выйдя – побежал, вдруг упал на снег… и тишина! И только хлопья снежинок в рот и на глаза!
На следующий день была пятница, последний день, когда можно получить деньги в бухгалтерии. Виль в номере с утра. Собирается с духом. Вдруг звонок:
– Виль! Это Вова! Слушай, можно я приду, мне надо тебе песню спеть!
«И тут у меня тоска такая, заболело в груди… я подумал: денег у меня нет, ведь если он придёт, он же со своим придёт, и понесётся всё к чёрту, и не удержусь я, а там – ждут мои коллеги, нельзя людей подвести, я ему и говорю: «Вовка! Слушай, прости меня, Христа ради, сегодня ну никак не могу…»
Мы сидим с Вилем на скамеечке перед Клинической больницей. У него рак пищевода. Жить ему ещё два месяца. Он рассказывает мне эту историю про Высоцкого. Я чувствую, будто причастили меня. Мы ещё увидимся дважды с ним. Ровно за месяц – уже у него дома, куда Виля отпустят умирать, а последний раз – меньше чем за сутки… Но сейчас ещё июль. Мы сидим на скамеечке, я читаю ему летние свои стихи, а он вдруг вспомнил это про Высоцкого. Солнце печёт сильно. Но мы почти не замечаем этого…