Когда в городе становится тихо - стр. 11
Вагнер. Я услышал его впервые в утробе матери. Мать всегда его любила. Так сильно, что готова была пожертвовать своим единственным ребенком, лишь бы сделать из меня того, кому из зала кричат «Славься!» Она слушала «Тангейзер» еще до того, как я стал собой. К слову, а когда я стал собой?
Она слушала Вагнера и в тот дождливый день, один из последних в октябре, когда отец прибыл домой, имея три дня в запасе перед тем, как необходимо будет вернуться назад. И те три дня они гуляли по осеннему лесу, слушали Вагнера и помогали мне стать мной – в лесу, в спальной и даже в ванной. В лесу Вагнер не звучал, но в спальной его музыка властвовала над другими звуками – над монотонным скрипом пружин, над прерывистым звуком дыхания и над едва различимым «хлюп-хлюп-хлюп». И хотя в ванной власть Вагнера заметно ослабевала, хотя патефон играл тихо, а толстые каменные стены дома оставались такими же крепкими, как и две сотни лет тому назад, когда их возвели, хотя звук «хлюп-хлюп-хлюп» был куда громче, Вагнер отчетливо звучал и там. Меня зачали под Вагнера. Я почти посвятил ему жизнь. И только «Славься!» спасло меня. Оно задало новый вектор моей жизни. И не только моей. И вот я тут. И это новый вектор? Славься!
Иногда мне не хватает «лесного рога». Иногда мне хочется взять в руки холодную медную трубу и вспомнить Вагнера, вспомнить те времена, когда я был ребенком и просто бегал, просто дрался, просто дул. Быть может, только тогда я и был собой. Когда играл Вагнера, Штрауса и Моцарта, когда в коротких шортах бежал наперегонки с другими мальчишками, когда лежал на полу и смотрел за тем, как быстро могут выходить секунды. Пожалуй, именно тогда я впервые ощутил, что время может идти очень быстро и тратить его попусту глупо. Что я тут делаю? Что делаем тут мы? Что?
Чай уже остыл. Сегодня хороший теплый день. Главное, чтобы не пошел дождь. Кричать «Славься!» под дождем цинично. Особенно под чужим дождем. Чай уже остыл. Он стал густым и терпким. Чай настолько крепок, что после него захочется, непременно захочется пить. Крепкий черный остывший чай. После него захочется пить. И есть. Не сразу, но через какое-то время после такого крепкого терпкого чая определенно захочется есть. Это произойдет тогда, когда я буду кричать «Славься!»
Вероятнее всего, я буду кричать «Славься!» под дождем. И уж, конечно, я буду голоден. Все офицеры будут голодными и будут кричать «Славься!» Быть может, и не все. Пожалуй, не все офицеры будут голодными. Но все будут кричать «Славься!» Кому-то наверняка хватило ума не пить перед выходом чертовски крепкий чай – вот они и не будут голодными. Нет, пожалуй, не все будут голодными. Но все будут кричать «Славься!»