Когда ты простишь - стр. 33
Впрочем, я всё-таки подобралась, про себя досчитала до пяти и тихо прошла в просторное светлое помещение. Денис повелительно восседал за столом, внимательно изучая какие-то бумаги и не отрываясь от них, совершенно безэмоционально произнёс:
– Присаживайтесь.
Затаив дыхание, как студентка на экзамене, послушно подошла к стулу и бесшумно опустилась на него, так же продолжая во все глаза смотреть на своего, теперь уже не одногруппника, не однокурсника, не знакомого, не… а на непосредственного начальника. Шефа, босса, моего личного господина на регламентированные трудовым кодексом восемь трудовых часов.
Внутренне сжавшись и приготовившись к мучительному истязанию своего сердца, я вдруг поняла, что он готов оторваться от насущных дел и заняться, наконец, своим новым подчинённым. Денис отчуждённо поднял глаза и в упор, будто навёл мушку прицела, посмотрел на меня. Бровь чуть приподнялась и окаменела в таком положении. Он обескуражен. Видимо, ожидал увидеть ту же замухрышку, что и раньше, но не в этот раз. Сегодня я превзошла саму себя.
Ломов даже, можно сказать, первый раз посмотрел на меня оценивающе, как на женщину, и этот взгляд заставил зажечь в моём нутре сигнальный костёр из сухих дров студенческой безответной влюблённости. Щёки моментально вспыхнули: настолько это был пронзительный, чисто мужской взгляд, полный вожделения, желания… похоти. В области диафрагмы скрутило, под правым ребром что-то кольнуло, потом больно сжалось, а уже в следующее мгновение стало безумно жарко и трудно дышать.
Он встал из-за стола, обошёл его вокруг и, наклонившись через меня, положил передо мной лист с напечатанным на нём согласием на обработку персональных данных.
– Заполняйте, – усмехнувшись, сказал Денис.
Я взяла лежащую рядом ручку. Стоило бы начать писать, но рука предательски дрожала, какими бы усилиями ни старалась унять выдающий меня с головой озноб. Тело колотило, как у припадочной, не позволяя сосредоточиться на тексте, а Денис, расслабленно облокотившись на подоконник и скрестив ноги, продолжал смотреть в упор и улыбаться. Он сверлил своим насмешливым взглядом, буравил, заставлял гореть под ним, словно в кипящем чане, наполненным моим стыдом и дикой, вновь всколыхнувшейся неуверенностью в себе.
Наконец, собравшись с мыслями, я начала заполнять договор.
– А ты изменилась, – вдруг протянул Ломов. – Помню, в группе была неприметная, а сейчас стала яркая, заметная, такая сексуальная…
Его неожиданный комплимент отозвался во мне мелкой дрожью. Я не ослышалась? Кто? Я? Сексуальная? Остальные названные им определения, такие, как яркая, заметная, остались в тени. Разумеется, поначалу мой слух зацепился за «неприметную», но когда его бархатный голос воплотил то, о чём я мечтала все эти годы, сознание будто взбудоражило, внутри раскрылся прежде заснувший бутон. Цветок тюльпана ожил, стоило лишь каплям росы опуститься на его поблекшие лепестки.