Когда расцветает Протея. Том 2. Сурианская Дева - стр. 11
- Сы мэрла, (Не мама), - согласился Эол, - Яс имах, (Я знаю).
Виды вокруг постоянно менялись, но в то же время оставались похожими. Деревья на том берегу, отражались в зеркальной тени́ водоёма. Солнце уже уходило за край, и с обеих сторон от бортов мастерили весомые факелы. Их путь до сих пор пролегал вдоль долины. И отголоски её в виде редких домов у воды проступали сквозь яркую зелень. Любопытным и странным был мир, в котором не знали, что означает зима. Эол же не ведал иного! Он прожил в горах, и не стал бы спускаться исключительно ради забавы. Лишь только нужда сумела его убедить.
Наевшись, Трезора зевнула. Он приложил её тельце к груди. Тёплый, нежный, пропитанный светом, запах кожи и запах любви пробуждал в нём отцовские чувства. Верно так ощущает себя всякий нормальный яхым, держа на руках долгожданное чадо? Трези срыгнула ему на плечо, словно давая понять, что даже такие премилые крохи способны на дерзость.
- Дэр хума ларкум? (И это твоя благодарность?) - скривился Эол, вытирая следы «откровений», на что шаловливая кроха лишь показала ему язычок.
4. Глава 4
В комнате не было ничего, чем Протея могла бы прикрыть наготу. Голый матрац, стол, сколоченный наспех и кривой канделябр, где стояла свеча. Окно было заперто и в узкую прорезь зашторенных ставень проникал дневной свет. Тея взглянула на грязный матрац. На него было страшно садиться! Бурые пятна были похожи на кровь. Она обхватила себя руками и прислонилась к стене. Смерть в неволе — позор! Хотя, есть ли разница, как умирать, если смерть всё равно неизбежна?
Она вспомнила дом, светлую зелень михтийских холмов, аромат разнотравья. И сердце болезненно сжалось в груди. Вскоре дверь приоткрылась и стороживший снаружи суриец пропустил к ней какую-то женщину. Громко кряхтя и ругаясь под нос, она прошагала к столу, будто не видя стоящую в комнате девушку. Протея сперва отшатнулась.
- Лимбрахе, дэрсу лимбрахе, (Шлюхи, поганые шлюхи), - различила она в мешанине из слов.
Плюхнув сумку на стол, сурийка её распахнула и принялась копошиться, попутно вздыхая, ругаясь и требуя что-то на своём языке.
- Кезальма ту миа, (Пропади оно всё), - скрипуче пропела она и достала из недр котомки сияющий снадобьем пузырёк.
Сама, точно только что вышла из подземелья, она представляла собой артефакт. Измученный тягостью, но не утративший жизненных сил силуэт, искривлялся. На спине образовывал горб, а к обутым в сандалии ногам превращался в две хрупкие ветви. И как только тело держалось на них! Волосы, жидкие и абсолютно седые, были завёрнуты в ком. Но несколько прядей небрежно спадающих ей на лицо служили заслоном. Протея стояла, боясь обнаружить себя. Пока мотнув головой, старуха её не увидела. Один её глаз оставался подвижен, второй был заштопан и шов грубой петлёй опоясывал верхнее веко.