Когда погибает Роза - стр. 20
Отчим, прибавив на всю громкость телевизор, смотрел то новости, то спортивные соревнования, мать гремела посудой либо вязала носочки для любимого Геннадюши.
– Благодари своих родителей, – периодически, заводил шарманку Геннадий за обедом или за ужином. – Мы приняли тебя, кормим и поим, хотя нам- пожилым людям, содержать великовозрастную девицу, не приносящую никаких доходов, не так уж и просто. Но мы любим тебя, по сему- будь благодарна.
– Я отдаю вам свою пенсию по инвалидности. И ты мне не родитель, а просто второй муж моей матери, – как-то осмелилась ответить я. Всего лишь один раз осмелилась, так-как реакция Геночки оказалась непредсказуемой настолько, что его последующие монологи о родительских жертвах, я предпочитала пропускать мимо ушей, хотя и не мимо сердца.
– Тварь! – орал отчим, с силой отодвигая тарелку с супом, не замечая, как содержимое растекается по скатерти, как летят на пол стаканы с компотом, как опасно накреняется стол.
Даже мои, затянутые мутной пеленой глаза смогли заметить, как лицо Геннадия резко побелело, а глаза стали широкими.
– Неблагодарная тварь! – из горла вырывался рык, кулаки, размером с кувалду, стучали по столу, лысая голова на массивной бычьей шее моталась из стороны в сторону. – Убирайся вон из моего дома, предательница! Правильно, когда всё у тебя было хорошо, ты нас бросила, даже не задумываясь, кто нам стакан воды подаст, когда помирать будем. Конечно, член и яйца какого-то хлыща тебя интересовали больше. А, как стала ему не нужна, к родителям вернулась?
– А надо было выбрать твои член и яйца? – невинно поинтересовалась я, копируя Змею особо ядовитую. – Не жизнь, а малина бы у тебя была, правда, Ген? Старенькая бабёнка носки штопает и кашки варит, а молодая в кроватке удовлетворяет. Дурой я была, послушала маменьку, хорошего человека оклеветала, а нужно было, в зале суда всё, как есть рассказать. Так что кто кому должен быть благодарным, Геннадичка?
Отчим хрюкнул, шмыгнул, схватился за сердце и стал медленно оседать.
– Миленький, Геннадюша, – запричитала мать, тщетно пытаясь поднять с пола и усадить своего родненького. Засновала бесцельно по кухне, то вытирая безобразную лужу, образовавшуюся на столе, то переставляя с места на место тарелки. – Она больше не будет. Она не подумавши ляпнула.
И уже мне, так отчаянно, словно решался вопрос жизни и смерти:
– Извинись немедленно.
Пришлось, заливаясь краской, задыхаясь удушливой волной, выдавить из себя слова извинения. Признаться честно, я и сама уже жалела о сказанном. Ведь ещё тогда, после истории с Никитой, мы с мамой поклялись друг другу не поднимать эту тему. Не было ни мальчика Давыдова, ни весеннего вечера на его даче, а значит, и самой этой истории тоже не было. К тому же, хотелось поскорее прекратить безобразие, гадкую демонстрацию собственной силы, власти над двумя слабыми женщинами, детского желания, чтобы пожалели, похвалили, унизились.