Когда пируют львы - стр. 52

– Хочешь персик?

– Спасибо, – ответил Шон и взял персик.

– Как Энн? – спросила Одри.

– Почему ты меня спрашиваешь?

Шон нахмурился.

– Ты ее парень.

– Кто тебе это сказал?

Теперь Шон рассердился не на шутку.

– Все это знают.

– Значит, все ошибаются.

Шона раздражало предположение, что его считают собственностью Энн.

– Ничей я не парень!

– О! – Одри минутку помолчала и сказала: – Наверно, Энн будет вечером на танцах.

– Вероятно.

Шон впился зубами в пушистый сочный персик и продолжал разглядывать Одри.

– А ты пойдешь, Малинка Пай?

– Нет, – печально ответила Одри. – Па не разрешает.

Сколько ей лет? Шон быстро подсчитал. Она на три года моложе его. Значит, шестнадцать. И вдруг ему стало жаль, что она не придет на танцы.

– Жаль, – сказал он. – Мы могли бы повеселиться.

Связав их друг с другом, употребив множественное «мы», Шон опять смутил ее. И Одри сказала первое, что пришло в голову:

– Нравится персик? Он из нашего сада.

– Кажется, я узнаю его вкус, – ответил Шон, и Одри рассмеялась, широко и дружелюбно раскрыв рот.

– Я знала, что ты их таскал. Па знал, что это ты. Он говорил, что поставит в дыре в ограде капкан на человека!

– Я не знал, что он нашел эту дыру. Мы каждый раз ее прикрывали.

– О да, – заверила его Одри, – мы всегда о ней знали. Она по-прежнему там. Иногда ночью, когда не спится, я вылезаю из окна, иду по саду и через эту дыру вылезаю на плантацию акаций. Ночью там совсем темно и тихо, но мне нравится.

– Знаешь что, – задумчиво сказал Шон, – если сегодня вечером не сможешь уснуть и придешь к десяти к дыре, сможешь снова застукать меня за кражей персиков.

Одри потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он сказал. Потом она снова покраснела, хотела что-то сказать, но не смогла. Повернулась, взметнув юбки, и исчезла среди полок. Шон доел персик и бросил косточку на пол.

Он все еще улыбался, когда присоединился к остальным.

– Эй, Карл, долго ты еще?

Свыше пятидесяти фургонов растянулись по краям площади, но центр оставался свободным – здесь горел огонь в ямах для браавлис; дрова уже прогорали, образовав ложе из жарких углей. У огней расставили два ряда столов на козлах – здесь работали женщины, нарезая мясо и боервор,[7] намазывая маслом хлеб, расставляя бутылки с маринадом, нагромождая еду на подносы и оживляя вечер своими голосами и смехом.

На ровном месте натянули большой брезент для танцев, и по углам к столбам подвесили фонари. Слышно было, как настраивают скрипки и астматически вскрикивает единственное концертино.

Мужчины группами собирались среди фургонов или сидели у ям для браавлис; тут и там видно было, как к небу поднимается днище кувшина.