Когда-нибудь никогда - стр. 3
Я перестала ходить на шабаши и вляпываться в неприятности, хотя ненамеренные неприятности – случайные всплески невезучести – до сих пор меня преследуют. Зато начала с завидным упорством каждое утро красить лицо, делая его более отстранённым, и учиться с таким рвением, которое прежде никогда не прикладывала к учебе. Ну и читать книги, чтобы окончательно не сойти с ума.
Поэтому, с одной стороны, мой последний школьный год пролетел незаметно, но с другой – он выжал из меня последние силы, последнюю радость, саму меня, и я до сих пор не знаю – кто я теперь, как я теперь, почему именно я.
И не уверена, что узнаю когда-либо. Все гораздо сложнее, чем может казаться.
Итак, к концу одиннадцатого класса я пришла к тому, что в несколько раз повысила свои практические и теоретические знания в области черной магии – тетя оказалась достойным учителем, и я смогла многое от нее почерпнуть; да и отец, прекрасно, кажется, понимая, что творится у меня внутри, решил не давать мне никакой поблажки. И теперь я выполняла ежедневные задания также от него.
А ещё я наконец вспомнила, что у меня есть мечта, поэтому изучала не только магию, но и предметы, экзамены по которым мне нужно было сдать, чтобы поступить в неплохой универ – раньше я о нем и не думала, но ведь теперь у меня было время. Мотивировало ещё то, что он находится в другом городе – и, чтобы до него добраться, нужно больше двенадцати часов ехать на поезде…
Отгремел последний звонок, и, пока все плакали из-за расставания со школой, я улыбалась.
А после наступили экзамены, бессонные ночи, растрепанные нервы.
Я сдала все, как было нужно.
Я сделала все, что смогла.
Выпускной для меня ограничился только официальной частью – получив аттестат, я почти сразу скрылась, чтобы избежать общих фотографий. А потом, уже на следующий день, со спокойной совестью выдохнула – и помчалась проходить медкомиссию.
Примерно в это же время отправился в лучший свет Хомячидзе, мой мальчик, – я который раз села к хомяку, чтобы поведать о своих волнениях, но нашла лишь спящее тело, все такое же крошечное, как в день моего шестнадцатилетия, когда я впервые его увидела. Я отпустила душу Хомячидзе на свободу, как того требовали древние ритуалы, стараясь держаться хладнокровно, но все же не смогла остановить слезы.
Теперь меня никто и ничего, ничего, ничего не держало.
Разве что только Пашка, расстроившийся из-за хомяка не меньше моего.
Но у Пашки была мама, любящая его больше жизни, и отец… остающийся Пашкиным отцом несмотря на отсутствие длиной почти в шесть лет. Отец, который нужен каждому подрастающему мальчику. Отец, который вместе с ним строит пластмассовые города и обсуждает вопросы, как с настоящим взрослым. Пример для подражания. Лучший друг.