Когда мы были сиротами - стр. 33

Однако вернемся к Акире. Была в нем некая особенность, которая вспоминается мне теперь в связи с тем днем, когда мы, разыгрывая одну из своих пьес, набегались, как сумасшедшие, вверх и вниз по холму и присели отдышаться под кленом. Я, стараясь успокоить дыхание, смотрел через лужайку на дом, и тут Акира, сидевший у меня за спиной, сказал:

– Осторожно, стурик. Многоножка. Прямо возле твоей ноги.

Я отчетливо слышал, как он произнес «стурик», но тогда не обратил на это внимания. Словечко, однако, Акире, судя по всему, очень понравилось, и в течение последующих нескольких минут, когда мы снова приступили к игре, он несколько раз повторил его: «Сюда, стурик», «Быстрее, стурик».

– Во всяком случае, не «стурик», а «старик», – не выдержал я наконец, когда мы заспорили о том, как должно развиваться действие дальше.

Акира, как я и ожидал, яростно запротестовал:

– А вот и нет! Ничего подобного. Миссис Браун. Она заставлять повторять меня: стурик, стурик. Правильное произношение, всегда. Она говорить «стурик». Она учитель!

Переубеждать его было бессмысленно: начав учить иностранный язык, он страшно гордился своим новым статусом знатока английской речи в семье. Но я не желал уступать, и в конце концов спор наш достиг такого накала, что Акира, не дожидаясь окончания игры, гордо удалился, кипя гневом, через «потайную дверь» – дыру в живой изгороди, разделявшей наши участки.

В течение нескольких последующих дней, когда мы играли вместе, он не называл меня «стуриком» и не возвращался к предмету нашей ссоры. Я почти забыл о ней, когда через несколько недель, как-то утром, тема всплыла снова. Мы возвращались домой по дороге Кипящего Колодца мимо шикарных домов на прекрасных лужайках. Не помню, что именно я ему сказал, но он ответил мне:

– Очень мило с твоей стороны, старик.

Помню, как я боролся с искушением указать ему на свою правоту, потому что к тому времени достаточно хорошо знал Акиру, чтобы понимать: он говорит теперь «старик» не просто потому, что понял свою ошибку; неким странным образом мы оба понимали: он пытается мне внушить, будто именно он всегда настаивал на таком произношении – «старик», а теперь он лишь подтверждает свой аргумент, и отсутствие возражений с моей стороны свидетельствует о его окончательной победе. И действительно, до конца дня он продолжал называть меня «стариком», а лицо у него было такое, словно он хотел сказать: «Ну что, не будешь больше выставлять себя на посмешище? Рад, что ты образумился».

Такое поведение нельзя было назвать совершенно нетипичным для Акиры, но, хотя меня это всегда бесило, я редко удосуживался возражать ему. В сущности – мне и сегодня это трудно объяснить, – я испытывал некоторую потребность подыгрывать фантазиям Акиры, и, если бы кто-то из взрослых взялся быть арбитром в нашем споре по поводу «стурика», я бы сам, пожалуй, принял сторону Акиры.