Кофемолка - стр. 28

– Шшш, – Нина сделала еще один круг по гостиной, забрела на кухню и остановилась перед кофеваркой. – Не говори глупостей.

Я посмотрел на нее, пытаясь не замечать наблюдающую за нами Инару, и наконец все понял.

– Ага! Кофейня.

– Вчера нас практически благословил человек, пишущий в Мишленовский справочник.

– И то правда.

– Помнишь Грабалов?

– Разумеется. – Я прочистил горло, хотя его не от чего было чистить, и в результате, наоборот, забил его мокротой. Затем его пришлось прочистить по-настоящему. – А если Оливер просто был вежлив?

– Это не важно. Ты знаешь, что он прав. Марк, это было бы так здорово.

– Да, пожалуй, – сказал я и сам в это поверил. Чем-то идея Нининого – нашего – кафе напомнила мне о моих первых ленивых месяцах в Нью-Йорке: то же самое ощущение уютного кокона, теперь чудесным образом вмещающего в себя весь наш круг общения. Я как столп, во всех смыслах этого слова. В голову пришла первая глава “Обломова”: бесконечная цепочка посетителей на прием к сонному барину. Красота.

– Это не лучший способ заработать на жизнь, – сказал я. – С финансовой точки зрения.

– Значит, будем бедными, – прошептала Нина и ухватила мои большие пальцы в ладони, потянув на себя, как настырный младенец. – Вик бедный, Лидия бедная. Ты был бедным. Ничего, люди живут.

Ее руки были горячими и влажными. От Нины искрило той же ломаной энергией, что я помнил по нашей первой настоящей ночи вместе: разбитый гироскоп, открутившийся винтик. Я заметил, что она не притронулась к своему эспрессо, который почти перестал дымиться на столе.

– Извини, – пробормотал я. – Конечно же.

– А как ты? Ты к этому готов?

– Разумеется. Мне-то что. Я могу глумиться над плохой прозой, свежуя лосося на Аляске.

– Нет, я имею в виду, готов ли ты работать в кафе вместо “Киркуса”?

Я на секунду задумался.

– Иными словами, хочу ли я быть Оскаром Грабалом?

– Да.

Должно быть, я подхватил ее лихорадку. Или ее жар разбудил мой собственный штамм этого вируса, доселе спавший. Я моргнул и – в буквальном смысле в мгновение ока, то есть за время скольжения изнанки века по глазному яблоку – увидел. Настоящее венское кафе в стиле модерн, наше, здесь – залитая солнцем россыпь мраморных столиков и многорогих вешалок для пальто, – гулкое как вокзал. Каковым оно, в некотором роде, и будет – платформой интеллекта, перроном мысли. Непрерывный танец прибытий и отправлений, ровный рокот восторженных приветствий и вежливо заминаемых конфликтов. Ничего застывшего, туристического, синтетического. Я услышал сухой стук шахматных фигур с оторвавшимися в незапамятные имена фетровыми подошвами. Шуршание свежей “Интернэшнл Геральд Трибьюн”, нанизанной, как свиток Торы, на два огромных бамбуковых жезла. Немецкие ругательства человека, которого вышеописанным предметом только что съездили по голове, и виноватое английское бормотание студента, пытающегося обуздать непослушную конструкцию, хотя вся газета, с обновлениями и поправками в реальном времени, мультимедийными эксклюзивами, слайд-шоу и видеоблогами, доступна через стоящий перед ним ноутбук. Низкий рев и тихий свист кофеварки, косо выдувающей конус пара, будто из ноздри мультипликационного быка. Я увидел отлитые вручную, повешенные под услужливым углом зеркала с желтоватыми бельмами, заработанными временем, а не подделанными мастером с пипеткой кислоты. Выцветшие плакаты, рекламирущие заслуженно забытые развлечения в незаслуженно забытых шрифтах. Пышную официантку, упакованную в форменный жилет мужского покроя, который, впрочем, не мешает присутствующим пялиться на ее грудь, когда она наклоняется, чтобы одной рукой заменить переполненную пепельницу девственно чистым двойником.