Кофе в бумажном стаканчике - стр. 16
Как-то раз, когда Надежда возвращалась из магазина, у ворот ее подстерегла тетя Люба. Девушка уже почти вошла во двор, но соседка успела придержать ее пухлой рукой за локоть, остановив у открытой калитки.
– Говорят, ты в университет поступила?
– Да, тетя Люба, – Надя опустила глаза, чтобы та не заметила их восторженный блеск.
Но тетю Любу обмануть было трудно. Она сложила под грудью толстые руки с перетяжками, как у младенца, и раздраженно накинулась на Надю, будто та приходилась ей дочерью.
– Ну, что тебе неймется, чего не хватает? Работа хорошая была, отец при должности, лицом бог не обидел… Все журавля поймать мечтаешь, а синицу в ладони не видишь. О родителях бы подумала!
Девушка, вскинув голову, спросила резко, с вызовом.
– А что не так с родителями?
Соседка сделала шаг назад, смутилась, глазки ее забегали.
– Да ничего, деточка, ничего. Ты учись. Вернешься, большим начальником станешь, нас всех учить будешь…, – она ей слегка поклонилась.
Надежда, взведенная разговором, хотела ей запальчиво возразить, что и без нее начальников в городке хватает, но тетя Люба, опередив ее, насмешливо кивнула и убралась за свою калитку. От этого разговора остался гадкий осадок, будто Надю уличили в непомерной гордыне или еще бог знает в чем, известном только проницательной тете Любе.
В конце августа, туго набив две сумки, Надежда собралась на установочную сессию с твердым намерением не приезжать домой до Нового Года. Стоя возле автобуса, мама плакала навзрыд. Отец вяло успокаивал жену и, глядя куда-то в сторону, грубовато пенял.
– Муся, прекрати немедленно распускать сопли. Нехорошо, люди смотрят.
– Но как же, Вася, она такая беззащитная, пропадет ведь!
– Не пропадет, ты плохо ее знаешь, не суди по себе. Надюха у нас другая, ей нужно всё попробовать самой. Надоест, обратно приедет. Дай ей пожить самостоятельно. Ты сильно родителей спрашивала, когда замуж выходила? Уехала со мной, никого не предупредила. Тебя по всему району с милицией искали!
– Так родители против тебя были! Я же с тобой уехала! А она совсем одна. Кто ее защитит, если что-то случится?
– Успокойся, таких, как она, тысячи. Еще никто не пропал.
Галина Борисовна от этих слов еще больше разрыдалась, оплакивая дочь так, будто провожала на войну. Надежда недовольно смотрела себе под ноги, эта сцена была ей неприятна. Со всех сторон глазели знакомые и малознакомые люди – чувствовалось, что они заинтересованно обсуждают ее проводы. Василий Алексеевич злился, не в состоянии успокоить жену, ему было неловко, а у его Мусечки, похоже, была настоящая истерика, совладать с которой она была не в силах.