Кофе в бумажном стаканчике - стр. 1
Первая часть. Рай для монарха
«Я ненавижу этот город! Ненавижу! В нем нет никакой жизни, только унылое деревенское существование… Он навсегда застрял в прошлом, и никто не собирается двигаться вперед. И название дурацкое – Цюрупинск. Я здесь пропаду, сгину…»
Мысли молодой девушки, без движения лежавшей в сетчатом гамаке под веселыми зелеными вишнями, были по-настоящему черны.
Она была очень хорошенькой. Вьющиеся темные волосы обрамляли смуглое лицо овальной формы с ровным точеным носиком и крупными глазами. Кожа была чистой, матовой. Да и сама она была вся ладненькая, словно куколка. Казалось бы, с такой милой внешностью остается только одно – радоваться жизни и наслаждаться каждым ее днем. Но трагически опущенные уголки губ и глаза, словно присыпанные пеплом, делали лицо девушки похожим на застывшую маску. Она явно переживала настоящее горе и уже не видела из своего глухого состояния никакого выхода.
– Надя, Надюша, донечка, ты где?
Девушка испуганно встрепенулась, словно ее застали за чем-то недозволенным.
– Здесь я, мам.
– Сходи в магазин, хлеба забыли купить.
Надя с трудом освободилась из пут бесформенного гамака и тяжело вздохнула. Сегодня ей исполнилось двадцать три года. Ближе к вечеру придут гости, соберутся кумовья и родственники, отец будет громко провозглашать тосты за ее здоровье. Потом все напьются, и гостям станет глубоко безразлично, чьи именины они празднуют. А потом наступит новое утро, и она перестанет существовать, потому что ее существование давно стало невыносимым. Этот провинциальный безликий город давил ее, не давал дышать, каждый день убивал желание к чему-либо стремиться. Он уверенно, безостановочно и беспощадно заставлял ее становиться такой же, как все его остальные его жители. Девушка сопротивлялась изо всех сил, но именно сегодня ее сопротивление закончится навсегда, потому что оно было бессмысленным. Утром бывшая именинница проснется смиренной и равнодушной. Боль уйдет. Но до этого времени надо как-то дожить. Всего сутки.
Когда девушка вошла в кухню, мать с тревогой посмотрела на нее и приложила горячую ладонь к ее щеке.
– Ты не заболела? Вид у тебя какой-то унылый.
– Да нет, – Надя улыбнулась, – не выспалась.
– Ну ладно, еще есть время, подремлешь. Вот деньги. Посмотри, может, еще что забыли.
Из кастрюли вырвался пар, крышка зазвенела, мать бросилась к плите, а Надя с облегчением вышла на улицу. Отвечать на вопросы матери было невыносимо.
В центральном универсаме образовалась очередь. Хлеб только привезли из пекарни и, еще горячий, быстро выгружали на прилавок, грубо швыряя деревянные лотки. Девушка вяло подумала, что нехорошо так равнодушно обращаться с горячим хлебом, остановилась поодаль, стала рассматривать витрину соседнего мясного отдела. «Интересно, папа купил колбасы для оливье? Если не купил – не страшно, придется сходить еще раз. Всё равно день едва тянется». При мысли об отце на ее душе потеплело, словно повеяло мягким майским ветерком из открытой настежь двери магазина.
Вдруг ее внимание привлек горячий шепот где-то в очереди за спиной – говорили явно о ней.
– Вон, смотри, смотри, порченая явилась…
– Где, где?
– Да вон, смуглая, кучерявая… Смазливая такая… Впереди стоит.
– Что, так и ходит в девках?
– Да кому она такая нужна? У ее одноклассниц уже по двое детей бегают, а она всё гордится. Принца ждет. Или короля. Да только откуда тут у нас король? Отродясь не было. Вот бы ей кто спесь сбил! Вся в отца!
– Да собьют, зов природы не перешибешь, – женщина гаденько хихикнула, – а тогда и посмотрим, что она запоет.
Местные сплетницы, не стесняясь, обсуждали Надю Головенко, вся очередь заинтересованно слушала, за прилавком полным ходом шла суета с хлебом. Девушке вдруг показалось, что едва ползущее время вздыбилось, взорвалось на тысячи осколков и… замерло. Стало жарко, к горлу подкатилась жгучая волна, готовая выплеснуться наружу и уничтожить ее саму и всех тех, кому не повезло находиться рядом. Она резко развернулась на каблуках и вплотную подошла к сплетницам. Та, что худее и ниже ростом, отшатнулась и спряталась за спину своей более крупной приятельницы, совершенно опешившей от такого неожиданного поворота.