Княжна Тараканова (сборник) - стр. 52
– Змея, однако, сущая змея! – шептал он, поглядывая из кареты по улицам. – Как жалила!
Он сдержанно и с полным самообладанием вошел к князю Александру Алексеевичу Вяземскому. Был уже вечер; горели свечи. Орлов чувствовал некоторую дрожь в теле и потирал руки.
– Прошу садиться, – сказал генерал-прокурор, – что? Озябли?
– Да, князь, холодновато.
Вяземский приказал подать ликеру. Принесли красивый графин и корзинку с имбирными бисквитами.
– Откушайте, граф… Ну, что наша самозванка? – произнес генерал-прокурор, оставляя бумаги, в которых рылся.
– Дерзка до невероятия, упорствует, – ответил граф Алексей Григорьевич, наливая рюмку густой душистой влаги и поднося ее к носу, потом к губам.
– Еще бы! – проговорил князь. – Дешево не хочет уступать своих мнимых титулов и прав.
– Много уже с нею возятся; нужны бы иные меры, – сказал Орлов.
– Какие же, батенька, меры? Она при последних днях… не придушить же ее.
– А почему бы и нет? – как бы про себя произнес Орлов, опуская бисквит в новую рюмку ликера. – Жалеть таких!
Генерал-прокурор из-за зеленого абажура, прикрывавшего свечи, искоса взглянул на гостя.
– И ты, Алексей Григорьевич, это не шутя… посоветовал бы? – спросил он.
– Для блага отечества и как истый патриот… не только посоветовал бы, очень бы одобрил! – ответил Орлов, прохаживаясь и пожевывая сладкий, таявший во рту бисквит.
«Mais c,est un assassin dans l,âme! – подумал с виду суровый, обыкновенно насупленный верховный судья, с ужасом прислушиваясь к мягкому шарканью Орлова по ковру. – C,est en lui comme une mauvaise habitude!»[7]
Орлов, вынув лорнет и покусывая новый ломоть имбирного бисквита, рассматривал на стене изображение Психеи с Амуром.
– Откуда эта картина? – спросил он.
– Государыня пожаловала… Вы же, граф, когда изволите обратно в Москву?
– Завтра рано, и не замедлю передать о новом запирательстве наглой лгуньи.
Вяземский пошевелил кустоватыми бровями.
– А вам известно показание арестантки на ваш счет? – пробурчал он, роясь в бумагах.
У Орлова из рук выпал недоеденный бисквит.
– Да, представьте, ведь это из рук вон! – ответил граф. – Преданность, верность и честь, ничто не пощажено… И что поразительно, князь… втюрилась в меня бес-баба да, взведя такую небылицу, от меня же еще нынче, проходимка, упорно требовала признания брака с ней.
– Не могу не удивиться, – произнес Вяземский, – эти переодеванья с ризами, извините… и для чего это напрасное кощунство? Ох, отдадите, батюшка граф, ответ Богу… мне бы весь век это снилось…
Орлов хотел отшутиться, попытался еще что-то сказать, но молчание хмурого, медведеобразного генерал-прокурора ему показывало, что дворский кредит был давно на исходе и что сам он, несмотря на прошлые услуги, как уже никому не нужный, старый хлам, мог желать одного – оставления его на полном покое.