Княжий удел - стр. 22
Первыми о прибытии государя на родную землю возвестили колокола Симонова монастыря. Василий Васильевич разглядел на звоннице Успенского собора долговязую фигуру звонаря, который с натугой тянул на себя многопудовый язык колокола, и грех было не остановиться и не осенить лоб крестным знамением. Спешился государь, наблюдая за удалой работой звонаря. Двужильный, видать! А на вид так себе, худоба одна.
Ветер ласкал светлые кудри государя, и вспомнилось великому князю, что построен монастырь дедом Дмитрием Донским как оплот силы, ставшей на пути ордынской тьмы. Супротив самого Тохтамыша поднялся.
Ордынской дорогой великий князь Василий Васильевич въезжал в стольный град. У Золотых ворот встречал его митрополит в праздничной ризе и епитрахили. Сопровождаемый игуменами и боярами, он вышел с крестом и святыми иконами; народ чуть поотстал и вразнобой голосил псалмы.
Василий Васильевич сошел с коня и пешим пошел к народу. Если Христос въезжал в Иерусалим на осле, так почему бы князю не войти в Москву пешком. Митрополит протянул государю икону.
– Целуй Христа! – говорил он. – В самые стопы целуй! Не гордись, великий князь!
И Василий, низко склонясь, поцеловал кровоточащую рану.
Давно не помнила Москва такой радости – ликовали все, от мала до велика. Князь Василий прошел через толпу в город, а челядь под ноги стелила ковры, чтобы не испачкал государь бархатные сапоги о весеннюю грязь.
С особым нетерпением дожидался Василий Васильевич следующего утра. Успенский собор в эту рань был полон: бояре и духовные чины терпеливо дожидались великого князя. Он пришел в сопровождении ордынских мурз. Крякнул разок Тегиня, переступая порог православного храма, но шапку скинул с головы долой, достал ханское послание и принялся громко читать. Голос мурзы, усиленный многократно сводами храма, блуждал под высокими куполами Успенского собора:
– Хан Золотой Орды, величайший из великих, покоритель больших и малых народов, несравненный Мухаммед, с позволения Всевышнего жалует брату своему эмиру Василию великое московское княжение. Пусть же он почитает своего старшего брата Мухаммеда и служит честно.
Тегиня, махнув рукой, подал знак: митрополит взял великокняжескую шапку и водрузил ее на голову Василия.
Великая княгиня долго не могла освоиться в Москве. Все здесь для нее было чужое: и язык, и вера. Удивляла странная традиция русских держать женщину в отдельных палатах и оберегать от чужого взгляда. Никто, даже самые близкие бояре, не мог увидеть ее лица. Как это было не похоже на обычаи в родной Ливонии, где заезжие рыцари поклонялись красоте. До замужества у Софьи случались романы с придворными кавалерами, и знала она, что Василий совсем не тот мужчина, о котором она мечтала в девичестве. Не было в князе той утонченной галантности, какую можно встретить во дворце отца или в соседних королевствах. Там и музыканты, и поэты, здесь – бесконечные пиры и междоусобицы.