Князь Трубецкой - стр. 18

– Да, – не задумываясь, ответил Трубецкой. – Я даю вам слово не пытаться бежать от вас и честно ответить на ваши вопросы, каких бы тайн они ни касались.

Обещание свое Трубецкой произнес по-русски, так, чтобы его понял гусар. Тот очень естественным образом вспыхнул, чертыхнулся, обозвал князя барчуком и неженкой, но, когда Трубецкой повторил то, о чем они разговаривали с капитаном, замолчал, потом тряхнул головой.

– И пусть табаку дадут, – потребовал ротмистр. – И водки, если есть. Или хотя бы сивухи.

– Вы даете мне слово офицера? – спросил капитан.

– Да, я даю вам честное слово офицера, что не стану бежать от вас и расскажу все, что знаю. Но вы, в свою очередь, не отдадите нас…

Француз достал из кармана мундира складной нож и разрезал веревки вначале на ротмистре, а потом на Трубецком.

Руки Трубецкого бессильно упали. Он их все еще не чувствовал. Лежал на земле, извиваясь как червь и надеясь, что сейчас придет боль, а за ней… за ней он сможет управлять этим телом. Он поймет наконец, что может… что завладел им полностью, и теперь…

Поляки с оружием на изготовку приблизились к ним. Два штуцера и пистолет. Старик держал саблю в правой руке, а громадный кавалерийский пистолет прошлого века – в левой. Правая щека его дергалась, казалось, что он вот-вот зарычит или завоет.

– Как бы они на вас не бросились, господин капитан, – с тревогой в голосе сказал Чуев.

– Не бросятся, мы с ними давно знакомы, я кормлю их с руки, – уверенно, но тихо, так, чтобы поляки не услышали, ответил капитан и добавил уже громче, во всеуслышание: – Сейчас вам помогут войти в дом. Особых изысков не обещаю, уж не обессудьте. Но беседа у нас будет долгая и, надеюсь, приятная.

Он ошибся.

Капитан вел себя будто опытный любовник, заманивший наконец даму своего сердца на первое свидание. Он не торопился, не суетился, держался сдержанно, но предупредительно. Зачем спешить, если все уже договорено?

Трубецкому капитан предложил плащ – за неимением другой одежды. Князь набросил толстый суконный плащ на плечи, завернулся в него, с трудом сдерживая стоны при каждом движении. Все его тело затекло, и теперь, когда веревки сняли и кровь снова свободно текла по венам, вместе с чувствительностью и подвижностью к нему пришла и боль.

Словно тысячи иголок вонзались в его тело – в каждую клеточку рук и ног, ломило спину, боль отдавалась в груди при каждом вдохе и выдохе.

Ротмистр тер себе запястья и предплечья. Ругался беззвучно, шипел сквозь зубы, когда боль досаждала особенно сильно.

Француз сдержал свое обещание: на стол перед пленниками были выставлены две темно-зеленые винные бутылки, на деревянном блюде – несколько грубо отрезанных кусков темного хлеба и брынзы. Ротмистр взял бутылку, принюхался: