Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры - стр. 6

Когда подошвы его ботинок застучали по камням мостовой на Рудницкой улице внутри гетто, Шмерке запел песню, которую написал для молодежного клуба:

В потайном подземном бункере под гетто – вырытой в сырой почве пещере с каменным полом – книги, рукописи, документы, театральный реквизит и культовые предметы прятали в металлические канистры. Ближе к ночи Шмерке присовокупил свои сокровища к содержимому этого холодного хранилища. Прежде чем запереть скрытую дверь в потайную сокровищницу, он попрощался с вышитыми чехлами для свитков Торы и другими древностями, нежно их приласкав, будто собственных детей. А потом Шмерке, всегда остававшийся поэтом, подумал: «Настоящее наше темно, как этот бункер, но сокровища нашей культуры сияют обещанием светлого будущего»[2].

Ни друзья, ни родные думать не думали, что Шмерке Качергинский станет писателем, когда вырастет. Они были убеждены, что он будет носильщиком, как и его отец, или станет заниматься иным физическим трудом. Вырос Шмерке на одной из беднейших улиц Вильны, и когда в 1915 году, в начальный, особо тяжелый период Первой мировой войны, родители его умерли от голода, казалось, что судьба семилетнего мальчика предрешена. Будет носильщиком. Или карманником, или контрабандистом.

Шмерке в итоге действительно сделался контрабандистом, только иного толка. Находясь в Виленском гетто, он крал книги из хранилища, где нацисты держали похищенные произведения искусства, и тем самым спасал их от сожжения или отправки в Германию. Он так пристрастился к книжной контрабанде, что не бросил ее и в годы советской власти. Однако еще до того, как Шмерке начал рисковать жизнью ради спасения книг, он стал сперва читателем, а потом – писателем, редактором и издателем[3].

В детские годы осиротевший Шмерке (так звучит на идише уменьшительно-ласкательная форма от еврейского имени Шемараяху) с младшим братом Якобом жил у разных родственников, в основном у дедушки по отцу. Впрочем, почти все время мальчики проводили на улице. В десятилетнем возрасте Шмерке забрали в Виленский еврейский сиротский приют и поселили в общей спальне, где обитало 150 таких же беспризорников, оставшихся в военные годы без родителей. Был он мал ростом, косоглаз, недокормлен, с признаками рахита: раздутый живот, огромная голова. Днем он посещал Талмуд-тору – начальную религиозную школу для сирот и детей бедняков; оправившись, стал неплохо успевать в учебе. К концу шестилетнего обучения в Талмуд-торе он уже читал на идише произведения прозаика и философа Хаима Житловского.