Книга жизни. Мемуарная проза - стр. 7

Дед по отцу, Иван Григорьевич Воробьёв

Умер он от удара электричеством на работе 24 июля 1974 года, когда мой отец ещё был школьником. На папе, который был старшим сыном в семье (до него рождались и выживали девочки), ранняя смерть отца сказалась сильно – эмоции гасил в вине, связался с «крутыми» ребятами, на каких-то разборках оказался с обрезом, и за обиду, нанесённую его другу, выстрелил в обидчика. Ранил в живот. Тяжкие телесные – и вместо армии и лётного училища, о котором папа мечтал – и по всем данным, поступил бы – год в исправительной колонии и совсем другая судьба. Без взлётов, но зато со мной – неизвестно, родилась бы я или нет, если бы всё сложилось иначе. В тюрьме (он попал в Липецк) его уважали. Зарабатывал он там столько, что посылал деньги домой, а выйдя оттуда, приехал в Чаплыгин на такси с тортом для матери. Но о лётном училище речь уже не шла. Устроился работать водителем, жить остался в родительском доме – как старший сын, помогал.

Папа в 10 классе. Небо так и осталось – в его глазах

О смерти отца мой папа сожалел всю жизнь – не только за свои поломанные крылья – он считал, что Ивана Григорьевича можно было спасти, если бы вовремя и правильно оказали помощь. После смерти мужа Мария Михайловна растила детей одна. Воспитала и внуков, застала правнуков, и умерла 3 января 2002 года, дожив до 80 лет. Дата её похорон есть в книге стихотворений «Созвездие Лебедь» моей бабушки по матери, поэта и детского врача Галины Григоренко. Она написала Марии Михайловне такие строки:

Умерла Марья Михайловна, справив за полгода до этого пышный юбилей в окружении детей, внуков и правнуков – как и мечтала, старенькой, серебряноволосой, и провожала её вся улица. Ушла Марья к своему Ивану… А вслед за ней ушла из жизни их дочка Надя, любимая сестра отца…

Но детство моё больше связано с семьёй матери.

Мой прадед по материнской линии, Пётр Никитич Тишаков, родился в селе Дубовое недалеко от Раненбурга 4 июня 1888 года. Был георгиевским кавалером, офицером, эсером – в годы революции он перешёл на сторону большевиков, потом раскулачивал зажиточных крестьян, срывал с церкви кресты – или руководил этим. Мама рассказывала, что крест с чаплыгинского собора пытались сорвать двенадцать тракторов – но лишь погнули шпиль.

В эсеры прадед пошёл после того, как на одном из офицерских собраний услышал тост от одного из дворян: «Господа офицеры, берегите себя! Этого пушечного мяса на нас хватит». Из прошлого взял только награды и закрученные усы, которые залихватски носил до конца жизни.