Книга желаний - стр. 10
У Аркадия всегда был свой интерес к Ржеве: помимо папы, партийного газетчика, дружба с потомком знаменитых архитекторов из интеллигентной семьи сама по себе – плюс в антисемитском советском обществе.
На время они расстались. Ржева «сбежал» в Афган. Гусь, поработав режиссером областного театра, вернулся в Москву. Они с Ржевой посменно таксовали на купленном вскладчину четыреста двенадцатом «Москвиче» и уже понимали, что в жизни пора что-то менять: режиссура Международного фестиваля молодежи и студентов или московских игр Доброй воли стабильного дохода не давала. Олтаржевского уже тогда восхищало, как талантливо приятель сговаривался с нужными людьми, чтобы достать недоступное.
Олтаржевский «ушел в науку». Гуськов открыл кооператив и куда-то исчез. Появился он, как следовало из газет, на подступах к Кремлю, приятелем Лужкова.
Тогда-то на одном из московских тусняков по поводу вручения медийной премии «Обложка года» Ржева впервые за десятилетие его и встретил.
В сад «Эрмитаж», где проходила церемония, Олтаржевского «затащила» жена – по протекции свекра она работала выпускающим редактором еженедельника.
Это была обычная московская «движуха»! «Русская ракета» Павел Буре скучал во втором ряду со своей вечно молодой мамой Таней. Гламурная Юля Бордовских с подругой дефилировала в антракте по проходу театра. Глызин завистливо – почему он, а не я на сцене? – пожирал глазами Олега Газманова, крутившего кульбиты под своих «Скакунов». «Король гламура» парикмахер Зверев на чудовищных платформах ломался на сцене среди детишек, радостно пинавших воздушные шарики. Воздыхатели Эсмеральды исполняли арию, навязчиво вливавшуюся тем летом в уши народа всеми радиостанциями Москвы.
Олтаржевский маялся в первом ряду: еженедельник жены победил в какой-то номинации, и организаторы рассадили лауреатов ближе к сцене.
Тут к микрофону торжественно вывели спонсора мероприятия господина Гуськова. Некогда – Аркадия Сергеевича, а ныне – Арона Самуиловича. Ведущие приветствовали его со льстивым юмором. Приглашенные гости – оглядели со снисходительным презрением. Гусь кивнул Ржеве (Олтаржевский почувствовал на затылке жжение сотни любопытных взглядов.) Но так и не подошел к старому другу. Ни в зрительном зале. Ни на фуршете «а ля шведский стол». Олтаржевский со свойственным ему самоедством заключил, что, вероятно, тогда на нем, Олтаржевском, стали проступать, как лишайные пятна, первые признаки неудачника, вскоре ставшие очевидными не только для его жены.
Олтаржевский разговаривал с Павлом Буре о его отце Владимире, легендарном олимпионике Мюнхена – позже Олтаржевский замечал в зрачках у публичных знаменитостей такое же, как у Буре, льдистое отчуждение при разговоре с посторонними. Гусь заглянул в зал, кивнул всем, и куда-то ушел с «усатым нянем», «забыв» о Ржеве.