Книга поддержки. Как справиться с любыми потрясениями и стать сильнее - стр. 5

Затем: каким был твой дом в детстве? По мере того, как он обретал уверенность, я начал присылать ему вопросы по электронной почте каждое утро понедельника. Как ты стал «орлиным» скаутом (Орлиный скаут – высший ранг в американской организации бойскаутов. – Прим. пер.)? Как ты попал на флот? Как ты познакомился с мамой?

В то время пальцы отцу уже не подчинялись, поэтому он не мог печатать. Он думал над вопросом всю неделю, диктовал свою историю умному помощнику Siri, затем распечатывал черновик и редактировал его. Будучи коллекционером на протяжении всей своей жизни, он начал добавлять фотографии, вырезки из газет, любовные письма моей маме. По мере того, как его тексты становились все смелее, я задавал все более глубокие вопросы. О чем ты больше всего сожалеешь? Как ты пережил свой первый кризис? Этот процесс продолжался в течение следующих четырех лет, пока мой отец, человек, никогда не писавший ничего длиннее записок, не решился написать автобиографию. Это стало самым замечательным преображением, которое когда-либо видели в нашей семье.

Но чем же именно объясняется подобное изменение? Чтобы узнать больше, я погрузился в нейробиологию и биохимию повествования; я опрашивал экспертов о том, какие психологические и эмоциональные преимущества несут в себе воспоминания о жизни; я выслеживал пионеров в зарождающихся дисциплинах нарративной геронтологии, нарративного пубертатного периода и нарративной медицины. То, что я обнаружил, было молодой, но стремительно развивающейся областью знаний, построенной на идее о том, что переосмысление и реконструкция наших личных историй совершенно необходимы для полноценной жизни.

Но также я обнаружил, что во всем этом чего-то не хватает. Один аспект того, через что проходил мой отец, что пережил я сам, что переживали почти все, кого я знал, казалось, оставался за рамками обсуждения. Этот недостающий ингредиент касался того, что Маршалл определил как ключевой элемент семейных историй, – их формы.

Я начал думать, что наши личные истории точно так же, как и семейные, имеют определенную форму. У каждого из нас есть ряд невысказанных предположений, диктующих то, как, по нашему мнению, будет разворачиваться наша жизнь. Эти ожидания приходят со всех сторон и влияют на нас больше, чем мы готовы это признать. Например, нас заставили поверить, что наша жизнь всегда будет развиваться по восходящей, и теперь мы шокированы, обнаружив, что вместо этого в ней постоянно случаются взлеты и падения. Наше общество говорит, что нам следует наслаждаться прогрессом, но опыт подсказывает, что мы часто бываем удручены провалами. Может ли это несоответствие объяснить беспокойство, которое испытывают столь многие из нас?