Клювы - стр. 2
От обилия багрового Корнея замутило.
– Прекратите!
Сектант громко щелкнул челюстью.
И заговорил.
Туранцев два года учил чешский. Зимой сдал государственный экзамен; уровень В2: согласно выданному Карловым университетом сертификату, он владел языком на восемьдесят процентов.
Но из того, что сообщил ему Сектант, Туранцев расшифровал лишь пару слов: «мороженое», «карусель».
Корней был настолько поражен, что прослушал, как следующий трамвай прибыл к Надражи Вршовице, постоял, не открывая дверей, и укатил на восток. Мозг выкопал зачем-то информацию: трамвай в чешском языке – женского рода. Не бог, а богиня.
Сектант, выговорившись, ткнулся губами в липкую лужу, как корова на водопое. Голова замоталась из стороны в сторону, раздирая губы. Что-то скребнуло… Это резцы чиркнули об асфальт.
– К черту тебя! – выпалил Корней. Он не нанимался возиться с сумасшедшими, здесь ему платили за то, что он верстал книги в офисе. Отвечал за расположение текста и оформление страниц.
Не сверяясь со светофором (все равно ноль машин), Корней пересек проезжую часть. У деревьев обернулся. Сектант выгибал спину. Хвала небесам, шорох человеческого лица о тротуарное покрытие не доносился через дорогу.
Впереди возвышались Надражи – вокзал. Отсюда в четырнадцатом году Корней совершил первые шаги по Праге. Тогда он знал на чешском одну-единственную фразу: «Проминьте, не млувим чески, мужу млувит в руштыне». И Маринка еще была рядом.
Корней вынул телефон, набрал номер скорой помощи: сто пятьдесят пять.
– На трамвайной остановке мужчина травмирует сам себя. Он в крови.
Диспетчер записала адрес.
«Ты молодец, Корь. Теперь это их проблемы».
Но настроение было испорчено, а совесть имела свое мнение насчет случившегося.
Ругая психопата, Корней поплелся налево. Пустынная улочка полого спускалась к парку и Ботичу – обмельчавшей горной реке. По забавному стечению обстоятельств, называлась она Украинска и миролюбиво сосуществовала с улицами Петроградска и Новгородска. Ухоженные кусты, дома с классической черепицей, в четыре и шесть этажей.
Главные ориентиры – поликлиника, аптека, бомжиха на лавочке.
Корней прозвал ее Бабушкой Догмой – именно слово «Догма», набранное костистым шрифтом, ярче прочих слов выделялось на афише, которой кто-то залепил спинку скамейки. Потрепанный дождями плакат рекламировал позапрошлогодний рок-фестиваль, а «Догмой», видимо, именовалась какая-то играющая блэк-метал группа.
Тучная старуха с отекшими слоновьими ногами оккупировала лавочку, не оставив шанса соперникам. В капустном ворохе одежек, окруженная уймой узлов и пакетов, презрительно косящаяся на пражан, туристов и гастарбайтеров.